Ваше Благородие

Конный бой – это всегда сплав быстроты и ярости одновременно. Здесь некогда думать, тут действуют лишь выработанные годами рефлексы, настолько всё здесь быстро происходит. Удар клинка, уклон, удар в ответ, отбил сам – сразу же бей в отмах, пока тебя не просекли первого. Казаков было больше, чем этих смертников, и они их почти всех порубили, потеряв при этом и сами пару десятков, но человек восемь беслы всё же прошлись сквозь их строй, и теперь на их пути уже были егеря. У Лёшки стоял какой-то звон в ушах, он вырвал свою саблю из ножен и каким-то чудом отбил первый удар наскочившего на него «волка». От второго смертельного удара его спас только конь, который встал на дыбы и принял рассекающую сталь на себя. Заваливаясь набок, Лёшка откатился в сторону, роняя свой клинок на землю.

«Всё, ну теперь тут меня и похоронят, прямо рядом с ней на холме», – мелькнуло в голове. На него наезжал этот воин с волчьим хвостом на шапке и уже заносил саблю для последнего удара. Время как будто бы замедлилось, и Лёшка просто не успевал ничего сейчас сделать.

«Бах!» – грохнул фузейный выстрел, и вместо головы у «волка» оказался кровавый ошмёток.

– Лёшенька, держись! – подскочивший Никитич выпрыгнул с седла в двух шагах от Егорова, а в его левой руке дымила стволом старенькая егерская фузея.

«Ших!» – проскакивающий мимо всадник словно встряхнул рукой и на глазах у Лёшки прорубил шею Матвея! Фонтан кровавых брызг хлестнул егеря по лицу, приведя в чувство. Убили дядьку! Его, Никитича, убили! Лёшка выхватил оба пистолета и, уклоняясь вправо от очередного удара сабли, разрядил свой пистолет в упор с левой руки. В шагах десяти другой беслы зарубил Петара и теперь уже заходил на Карпыча, покручивая сверкающим клинком. Лёшка расставил широко ноги, подложил опорой под вооружённую правую руку свою пустую левую и медленно надавил на спусковой крючок. «Бах!» – свинец ударил точно в середину спины «волка».

Всё, здесь бой был закончен, пара «волков» уходила в степь, все остальные лежали на земле так же, как и пять неподвижных егерей. Дальше Лёшка действовал как на автомате. Сняв с окровавленной спины Петара его фузею и малый патронташ, он бросился к береговому обрыву. По реке, держась за гривы своих коней, к ближайшему острову напротив плыли полторы сотни всадников. До них уже было метров сто, и с каждой секундой они удалялись всё дальше.

«Бах!» – раздался первый выстрел фузеи, и один из них скрылся в глубине. Двенадцать секунд потребовалось на перезарядку ружья. «Бах!» – и ещё один взмахнул руками и пропал с поверхности воды.

«Бах!» – рядом раздался выстрел фузеи Василия. «Бах!» – выбил дальнюю цель Лёнька. Скоро на большом участке берега била из ружей и штуцеров вся команда егерей и присоединившиеся к ним казаки. Скоро стрелять можно было только из нарезного оружия, и Лёшка сорвал со спины свой верный штуцер: – «Бах!»

Последний выстрел в этот день сделал Курт. Длинное винтовальное ружьё, когда-то доработанное его дедом, грохнуло, подскакивая на сошках, и выскакивающий на берег острова всадник уткнулся лицом в траву. Оставшаяся сотня беслы скрылась из глаз.

На высоком холме у реки, рядом с небольшой аккуратненькой могилкой, вырос второй холмик побольше. Воинские почести для пятерых русских солдат отгремели барабанным боем и последним салютом. И теперь на вершине холма оставалось лишь двое молодых егерей, один – худенький невысокий офицер в звании подпоручика со шрамом на левой щеке и второй – рядовой, крепкий, коренастый и с большими светлыми глазами на широком лице.

У обоих здесь оставались самые близкие люди, которых эта война у них забрала навсегда. А перед глазами Лёшки стояли картины из прошлого: Егорьевское ли поместье с охотой и рыбалкой или с весёлыми детскими шалостями, везде в них присутствовал образ дорогого дядьки. Везде где-то он был рядом, опекал, оберегал, советовал и успокаивал непоседливого сорванца. Дунайская армия, Крымский поход, атака в рассыпной стрелковой цепи или лесной бой на выходе, сколько раз прикрывал его Никитич и спасал от верной смерти, а вот он сам не смог его здесь защитить. Только теперь по-настоящему понял Лёшка, как дорог был для него его воспитатель, его дядька Матвей, и как мало тёплых слов он ему сказал при жизни. И вот теперь он лежит в братской могиле с другими погибшими в бою егерями, а рядом с ним могилка Анхен с её дедом.

И перед глазами у Алексея стояли бело-розовые лепестки цветов с фруктовых деревьев в саду, падающие на них обоих сверху. Зелёные, такие красивые глаза его невесты и её сладкие нежные губы.

– Прощай, Анхен, прощай, Никитич, прощайте, братцы-егеря, я буду вас помнить всегда, сколько бы ни было мне отмерено в этой жизни!

Конец книги

Все иллюстрации в книге взяты с сайта pixabay.