Ваши не пляшут [СИ]

Сегодня воскресенье, обязательный выходной для трудящихся масс Российской Империи христианского вероисповедания, а также всех прочих атеистов. Сам я причисляю себя к последним, но никому об этом не скажу, поскольку тятька с мамкой истые христиане. А при верующих родителях и детки должны быть также во Христе и никак иначе. С утра, не евши и не пивши, посетили храм. Обязаловка, не отвертеться, ну если ты только не валяешься в бреду с температурой. Симулировать горячку бесполезно, у маменьки абсолютное чутье на обман. Поэтому приходится ни свет, ни заря вскакивать с кровати, обряжаться в самый лучший костюм и топать в церковь, демонстрируя на физиономии радость от предстоящего общения с Господом. Затем в душном помещении при скоплении нескольких сотен земляков на протяжении двух часов слушать наставления батюшки Велизария Аполлинариевича о праведном житье-бытье.

Слушал и ухмылялся про себя. Пастырь то еще — втюхивает народу идеи братства и взаимопомощи, у самого же копейки не выпросить, куска хлеба не подаст страждущему и сыночка Сенечку воспитал такого же гнилого как сам. Люди видят, однако жреческий сан Шустрова застилает взор, к тому же, басовит и неплохо обучен в семинарии компостировать мозги искренне верующим. Еще один момент, поскольку реформ патриарха Никона на Руси этой реальности не было, народ осеняет себя не щепотью, а двумя перстами. Вполне допускаю наличие других отличий от канонов иной реальности, но так как в прошлой жизни храм посещал от случая к случаю и в дела церковные не вникал, молитв не заучивал, сие тайна для меня великая есть. Здесь же жизнь заставила, точнее наградила знанием реципиента, так что мне даже напрягаться мысленно не приходится — повторяю за батюшкой слова в нужный момент и осеняю себя крестным знамением вместе с другими прихожанами, то есть, из толпы никак не выделялся.

Часам к девяти основная масса людей покидает храм. Остаются самые богомольные для исповедования и причащения. Слава Богу сегодня сия чаша меня миновала, поскольку исповедался и причастился на прошлой неделе. Ну можно сказать, что исповедался и причастился.

Первым делом отец Велизарий задал вопрос: «Не грешен ли рукоблудием, отрок?». На что меня так и подмывало, намекнуть попу, дескать, нет мне в том надобности, поскольку девки дают безотказно, поэтому и не приходится изливать семя на землю или еще куда не следует, лучше сыночка своего поспрошай, как часто тот Дуньку Кулакову практикует. Но дерзить не стал, смиренно ответил:

— Нет на мне сего греха, батюшка.

На этом поп от меня не отвязался:

— А есть ли за тобой какие иные прегрешения? Может, мысли какие диаволовы в дурную башку лезут, к примеру, насчет революционной ереси? — Сука, он еще и на охранку подрабатывает. Неспроста вопросец задал. Верняк, рапорты строчит куда надо. Пастырь, мля, положил на тайну исповеди большой и толстый. Вне всякого сомнения, Церковь здесь целиком и полностью обслуживает правящий режим. Хотя, если прикинуть хрен к носу, разве в прошлой жизни оно было не так?

— Не могу знать, святой отец. Господом Богом клянусь, ни о чем таком не думал, ибо тружусь на отцовой кузне, не покладая рук, тут уж не до ересей всяких.

Вряд ли отец Велизарий ожидал, что я ему тут же обрисую весь расклад местной ячейки РСДРП или как тут называются всякие тайные революционные организации. К тому же, я не уверен, что крестьяне в принципе способны играть в подобные политические игрища. Это пролетариям в городах после девятичасовой рабочей смены заняться нечем, а крестьянин пашет от зари до зари, еще и часть темного времени суток прихватывает.

— Отпускаю грехи твои раб божий Володимир! — пробасил священник, после чего зачерпнул ложкой из сосуда красного винца, и попытался сунуть мне в рот. Я представил, сколько народа до меня облизало этот, с позволения, столовый прибор, и меня едва всего не перекорежило от приступа брезгливости. Пришлось вместо рта подставить щеку, и вино пролилось мне на одежду. Ой, ой! Какой же я неловкий! Хотя, нечего спаивать молодежь винищем, да еще с утра. Жрец обругал меня за нерадивость, но повторную порцию «крови христовой» к моему вящему удовлетворению зажал, лишь вручил твердокаменную просфору, перекрестил и отпустил с миром.

Хлебец я слопал — не гневить же окончательно Владыку Небесного, к тому же, без завтрака кушать очень хотелось.

После обязательных воскресных утренних бдений в храме наше семейство дружно возвращалось домой, завтракало, затем так же дружно разбегалось всяк по своим очень важным делам.

Сегодня за мной забежал верный друг Колька Жомов и утащил на реку. Памятуя о резко возросшем аппетите младшенького, маменька сунула в мой рюкзачок бумажный пакет с пирогами, шматом копченого сала и приличным куском козьего сыра, приобретенного, точнее, выменянного на штоф батиной самогонки у Марфы Егоровны Дудиной соседки и маменьки моей постоянной ночной пассии.