Вашингтон

Сообщая циркуляром губернаторам тринадцати штатов о принятых мерах, Вашингтон писал: «Будучи убежденным, что, если решительными мерами не подавить этот опасный дух, им будет заражена вся армия, я приказал отряду, максимальному по численности, который мы только смогли выделить, проследовать во главе с генерал-майором Хоу с приказом заставить мятежников безоговорочно капитулировать, не выслушивать никаких их условий, пока они готовы оказать сопротивление, а по капитуляции немедленно казнить нескольких зачинщиков. Я не знаю, как поведут себя посланные для этой цели войска, но льщу себя надеждой, что они выполнят свой долг. Я предпочитаю любые эксцессы со стороны войск из Нью-Джерси компромиссу».

Вашингтон считал это небольшое восстание небесным даром — представлялся случай преподать урок всей армии. Что случилось бы, если восстание было большое по масштабам! Он выехал в санях вслед за отрядом Хоу. Когда каратели прибыли к месту назначения, Вашингтон был обескуражен — офицеры уже договорились с мятежниками — им обещали, если они разойдутся, освободить от наказания. Вашингтон был вне себя от бешенства — глупцы в офицерских мундирах сорвали великолепный замысел на примере мятежников проучить армию. Он вызвал офицеров и подробно опросил, кто-то заметил, что солдаты все еще «полностью не повинуются». Вот он, искомый предлог! Вашингтон постановил — мятеж продолжается, и каратели приступили к делу.

Хижины нью-джерсийских солдат окружили, удивленным людям приказали построиться, и двое зачинщиков были на месте расстреляны. Это поручили двенадцати их ближайшим товарищам. Они роптали, плакали, но повиновались.

«Само существование армии, — комментировал Вашингтон, — требовало примера». Он добавил: «гражданские свободы» не могут существовать, если солдаты «диктуют свои условия родине». В общем приказе по армии 30 января Вашингтон разъяснил: «Генерал глубоко понимает страдания армии. Он делает все, чтобы облегчить их, и убежден, что конгресс и ряд штатов также прилагают все усилия для достижения этого. Однако, когда мы ожидаем от страны выполнения ее обязательств, мы должны помнить о ее сложном положении. Мы начали борьбу за свободу и независимость с очень ограниченными средствами для ведения войны, полагая, что патриотизм компенсирует нехватку их. Мы ожидали тяготы, и мы не должны пасовать перед ними, равно как не бросать вызов закону и порядку, дабы добиться облегчения».

В эти тяжелые месяцы Вашингтоном всецело овладела идея — наказать предателя, изловить и повесить Арнольда! Хитроумный план выкрасть его из Нью-Йорка рухнул, а вскоре Арнольд объявился в Вирджинии во главе полуторатысячного отряда. Клинтон дал ему этих солдат, чтобы развернуть кампанию на юге. Для Арнольда представилась возможность осуществить личную месть. Он шел по Вирджинии, оставляя за собой пепелища плантаций, разгоняя местное ополчение. Над родным штатом Вашингтона нависла смертельная опасность. Главнокомандующий отправил в Вирджинию Лафайета с войсками. Но тот не мог ничего поделать — весной Корнваллис, уставший гоняться за неуловимым Грином, бросил Северную Каролину и вторгся в Вирджинию. Лафайету с его трехтысячным отрядом, состоявшим в основном из ополченцев, было не до Арнольда, во имя самосохранения он должен был держаться подальше от семитысячного корпуса Корнваллиса. Тем более что лорд поклялся изловить «молокососа».

Мрачные известия накапливались буквально с каждым днем, они вывели Вашингтона из себя. Он стал срываться по пустякам, буквально превратился в грозу даже для самых близких. По пустячному поводу он грубо оскорбил Гамильтона, тот вспыхнул как порох и отказался от адъютантства. Хотя, одумавшись, Вашингтон передал Гамильтону извинения, честолюбивый офицер отказался принять их. Тестю, генералу Шайлеру, Гамильтон объяснил: «В течение трех лет я не испытывал никаких дружественных чувств к нему и не заикался о них. Наши характеры противоположны, и моя честь не позволяет мне выражать то, чего нет. Более того, когда он обратился с извинениями, они были встречены так, чтобы не осталось сомнения — я не желаю их и предпочитаю вести с ним дела на основе военной службы, а не личной привязанности». Гамильтон ушел из штаба, получив командование батальоном легкой пехоты.