Вашингтон

Экскурс Никола в сферу высшей политики был неуклюжим по сравнению с тонкой паутиной, которую плели вокруг Вашингтона люди первого положения в стране, стоявшие также за диктатуру. В застольных беседах, переписке постепенно выкристаллизовывался план объединить всех недовольных бессилием конгресса. Оба Морриса бредили созданием ассоциации кредиторов. В лагере Вашингтона на Гудзоне генералы Гейтс и Нокс охотно соглашались с тем, что армия займет видное место среди должников конгресса и, конечно, рассуждая пока абстрактно, сумеет найти средства для взыскания долгов. Александр Гамильтон быстро выдвинулся как главный оратор и душа движения. Зная Вашингтона он понимал, что генерала трудно заставить сесть на белого коня и повторить путь Цезаря во главе бунтовщиков против законной власти, но что, если изобразить ему диктатуру как лучший способ защиты страны?

В новейшей научной биографии Вашингтона Т. Флекснера (1968 год) проблема этого движения рассматривается, пожалуй, в уместных терминах: «Такой союз между деловыми кругами и озлобленной армией в интересах дела, которое можно было представить в терминах патриотизма, обеспечения прав бедного солдата и установления порядка, современный читатель назвал бы идеальным трамплином для фашизма. В XVIII столетии фашизма не знали, но помнили о примере Древнего Рима. Моррис писал одному из активных деятелей революции, Джону Джею: «У армии в руках меч. Вы знаете достаточно историю человечества, чтобы понять больше, чем я сказал, и, возможно, больше, чем они думают». Вероятно, зная о судьбе обращения Никола, сторонники диктатуры держали Вашингтона в неведении о своих планах, надеясь поставить его перед выбором — либо возглавить движение, либо уступить место другому. Последнее заранее сбрасывалось со счетов — предполагалось, что Вашингтон никогда не откажется предать принципы, ради которых велась война, только нужно исподволь влить в них новое содержание.

Пока плелась, расширялась и углублялась интрига, Вашингтон вел себя как простодушный солдат. В тысячный раз он жаловался в Филадельфию на стесненные обстоятельства армии. Пришли в Ньюбери из Вирджинии и ушли французы (в конце 1782 года Рошамбо со своими войсками покинул США). Союзные офицеры обменивались визитами — французы обильно угощали гостей, вокруг было всего много, были бы деньги. Когда французские офицеры посещали своих американских коллег, возмущенно уведомлял Вашингтон конгресс, хозяева могут предложить только «вонючее виски, и то не всегда, и кусочек мяса без овощей». Кожей ощущая растущее озлобление армии, Вашингтон отказался от давнего намерения отдохнуть в Маунт-Верноне и остался зимовать в Ньюбери. С трудом он уговорил Марту, все еще оплакивавшую сына, приехать к нему.

Долгие зимние вечера Вашингтон коротал с генералами и офицерами у пылающего камина. Они чувствовали себя отрезанными от мира, редкий посетитель или письмо приносили известия, неполные и часто непонятные, все о том же — о мирных переговорах в Париже. Вашингтон мыслями уже был в Маунт-Верноне, требуя от управляющего подробных отчетов о плантации. Тот не торопился с ответами. В тяжких раздумьях о будущем Вашингтон сделал ему резкий выговор: «Не воображайте, что все победные занятия моего общественного долга, пусть большие и трудоемкие, сделали нас полностью безразличными к единственному средству (плантация) обеспечения меня и моей семьи средствами к жизни».

6 февраля 1783 года в лагере устроили парад и фейерверк, отметив пятую годовщину союза с Францией. Вашингтон отпустил оставшихся пленных. Марта, тронутая их изможденным видом, раздавала гроши, велев им «идти и больше не грешить». Пленные целовали ей руку и призывали благословение бога на «леди Вашингтон». Обычный военный быт, а события назревали.

В середине февраля курьер привез письмо из Филадельфии, подписанное Гамильтоном. Он уведомлял, что «состояние наших финансов никогда не было более критическим», конгресс «руководствуется не разумом или предвидением, а обстоятельствами» и ни на что не способен. Армия должна сама заботиться о своем пропитании, а по заключении мира еще и «обеспечить справедливость себе». Витиевато рассуждая, Гамильтон предлагал, чтобы армия «умеренно, но твердо» выдвинула свои требования. Основное, к чему клонил Гамильтон: армия должна сотрудничать «со всеми разумными людьми» во введении системы федерального налогообложения, ибо «только оно способно по справедливости удовлетворить кредиторов Соединенных Штатов… и обеспечить будущие нужды правления». Гамильтон, разумеется, заверял, что «армия составляет самых достойных кредиторов», и предлагал назначить Нокса представителем Вашингтона и армии среди них. В письме разъяснялась и роль Вашингтона. «Трудность заключается в том, как сдержать недовольную и страдающую армию в рамках умеренности. Это должно сделать влияние Вашей Светлости», взяв на себя «направление» армии. Письмо, предупреждал Гамильтон, является конфиденциальным.