Василь Быков: Книги и судьба

ЗГ: Думаю, я слышала о нем. Он был значимой фигурой в иерархии Московской патриархии, так называемым «доверенным лицом церкви» и… не только? Он толковый человек, не так ли?

ВБ: Да, верно. Он пришел из Московской патриархии, где долго работал в отделе международных отношений, и, конечно, он прекрасный дипломат и вышколенный политик, а в общении кажется просто милым человеком. Как-то мы с ним возвращались домой из Парижа в одном поезде, вот тогда и произошла наша первая встреча. У него с собой была бутылка коньяка «Наполеон». Он щедро делился этим коньяком со своими соседями по купе. И когда я сказал ему: «Спасибо, Ваше преосвященство, за то, что угостили нас своим французским сувениром», — он ответил: «Вы думаете, это единственная бутылка, которую я везу домой?» Позже он приехал в Беларусь как митрополит, и мы сталкивались друг с другом довольно часто. Он, бывало, приглашал меня к себе на ужин, и сначала я редко когда отказывался. Ведь в то время и верующий человек, и вульгарный атеист были для меня равноправными участниками нашего общего прошлого, и я не делал между ними различия. Как бы там ни было, когда пришел Лукашенко, он выбрал митрополита Филарета в качестве своего главного советника и союзника. Тотчас же священники Филарета приняли сторону своего пастыря и стали преданно служить президенту. Не все, конечно, были исключения, они всегда есть, но большинство, к сожалению, поступило именно так.

ЗГ: Означает ли это, что вы лично и другие представители белорусской оппозиции полностью порвали с церковью и ее официальными лицами?

ВБ: Именно это и произошло. Мы потеряли доверие к этим агентам российской церкви, и, безусловно, сотрудничество с ними стало невозможным: почти все они, за небольшим исключением (я уже упомянул, оно всегда присутствует), стали прислуживать своему церковному и нашему общему светскому начальству.

ЗГ

: Хорошо. Но в конце-то концов священники — всего лишь люди, «ничто человеческое им не чуждо», и потому они так же грешны, как и все. Они называют себя служителями Бога, но в действительности они ведь всего лишь учителя. Нельзя винить Создателя за поступки его порочных, невежественных или просто неправедных учителей. Думается, что нет ничего общего между существованием Бога и личным поведением священников. Есть хорошие и плохие преподаватели в любой области человеческой деятельности, не правда ли?

ВБ: Я не согласен с таким подходом. Всемогущий, предоставив нам свободу выбора, сам стал, по сути, безгласен и общается с людьми через своих представителей, называйте их как хотите, — адвокаты, учителя или священники. Следовательно, разочаровавшись в этих божьих представителях и не зная таинств и обрядов общения с Господом, мы, верующие, теряем необходимую нам возможность прийти к Богу и быть услышанными.

ЗГ: Несмотря на серьезность сказанного, следует признаться, что я все еще не уверена в таком подходе, простите… Этот аргумент выражает ваше общее отношение ко всем мировым религиям или только к их служителям?

ВБ: Пожалуйста, поймите меня правильно. У меня никогда не было намерений переосмысливать или переоценивать роль христианства в истории человечества. Я полностью осознаю его положительное влияние, но в то же время я не закрываю глаза и на его негативные стороны. В этом же направлении я думаю и о положительном влиянии основных принципов каждой мировой религии, будь то буддизм, иудаизм, христианство или ислам. Я всегда относился с искренней почтительностью и терпимостью к главным принципам каждой религии и никогда не изменю этому подходу к религии в целом. Но это в отношении к религии и к Богу. К служителям любой религии у меня отношение иное, и зависит оно от каждого отдельного случая. В то же время я знаю, что каждый свободен искать свой путь к Богу. В этих поисках хороший учитель, адвокат или служитель Бога (а не просто церкви) оказывается незаменим.

ЗГ: Это я понимаю. А как же тогда быть с Львом Толстым и его религиозными исканиями?

ВБ

: Лев Толстой был конечно же выдающимся христианином. И именно по этой причине церковь отлучила его от себя.

ЗГ: Я думала, что он был отлучен от церкви прежде всего из-за попытки переписать Евангелие.

ВБ: Верно — а для чего эта попытка? Из стремления найти истину. Кстати, Толстой выучил древнегреческий, именно чтобы перевести Евангелие заново: он подозревал, что священники исказили оригинал в своих переводах, и был прав.

ЗГ: Есть книга американского теолога, Элэйн Пэйгелс, в которой она называет много разных Евангелий, бывших в ходу, в то время как только четыре из них были взяты в Новый Завет. Согласно ее работе, таких Евангелий были сотни. А эти четыре были выбраны прежде всего из-за общности их духа. Сходство историй или даже время, когда Евангелия были написаны, не было главным принципом для духовенства, вовлеченного в составление Нового Завета.