Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции

Чем больше я погружаюсь в какой-то свой роман, тем дальше от меня уходит жизнь, что вокруг. День делится на части: «пишу» и «не пишу». Бывает, работаю до обеда, когда совсем вхожу в писание, встаю очень рано. Потому что уже с утра начинаю беспокоиться о героях, как они там, и тороплюсь «к ним». А потом уже как получится, пишу в разное время суток не менее трех-четырех часов и по ночам, если душа требует. Изолируюсь, но не до крайности: все-таки кто-то дозванивается, это не полная инкоммуникада. Иногда я сам встаю, музыку включаю. Люблю современных минималистов, из барокко — Перселла, современный кантри-мьюзик и джаз. Это не значит, что я всегда слышу музыку, она просто создает какой-то фон.

Я никогда не заставлял себя писать. Потому что жутко люб-лю это занятие. Я — графоман по психологической структуре. На меня сам процесс письма действует гипнотически. Когда увлекаешься, то уж совсем не думаешь: устал, не устал… Мои домашние привыкли, что я могу настолько далеко «улетать» (тут бы к месту сказать «убегать»), что ничего вокруг не вижу. «Ну вот, ходит, как лунатик», — говорят они. И называют меня Васей Лунатиковым.

Этот Лунатиков денег больших никогда не зарабатывал. В Америке я все время преподавал в университете. Нужно было жить и кормиться. Когда я уходил из университета, пришло время подумать, где устроить новую базу. Случайно попал в Биарриц и очень рад, что именно там зацепился. Домишко небольшой, но с садом, на склоне горы. Виден океан, все время шумит… Да, да, да…

Я не подвержен самокритике

Наверное, как бегун — я человек длинной дистанции. Женат во второй раз, но уже большой срок. Наши отношения начинались с очень сильного незабываемого романа, мы вместе тридцать лет. И, разумеется, хорошо знаем друг друга. За время так называемого творческого пути моя семейная жизнь никак не изменилась. Мои домашние не особенно считаются с моей известностью. Уважения нет! Как в «Затоваренной бочкотаре» мой персонаж старик Моченкин, дед Иван, все жаловался, что уважения нет. Он писал все время доносы и все время жаловался, что не уважают его родственники. Пишет, пишет человек, старается, а не уважают.

Как только последняя страница дописана, начинается долгий период опущенности вниз. Я переживаю определенную депрессию: не то чтобы свет не мил, но как-то все теряет некоторый интерес, и думаешь, что никогда уже больше не будешь писать, что хватит… Когда высказался, и высказался до конца (каждый раз думаешь, что до конца), и полностью выполнил свою задачу, так что же делать теперь? Следующая-то задача еще не возникла, и возникнет ли? И этот период пустоты очень тяжелый. Потом чего-то ходишь, ходишь, бегаешь, бегаешь, и что-то опять появляется, из глубины выплывает, что-то задуманное много лет назад, что-то забытое.

Я не подвержен самокритике. И, когда работаю, говорю себе: «Старик, ты хорошо пишешь». Или: «Я-то знаю, как ты пишешь…»

Возраст мне не мешает, я его не чувствую, я чувствую только звучание цифры, и это давит. Причем не столько меня, сколько окружающих. Как-то стали ко мне иначе относиться… За эти годы в моем спортивном репертуаре прибыло: йога и баскетбол, в который играю в одиночестве. Из старых привычек: любовь к шумным компаниям, к сборищам в кафе, чтобы музыка лабала и все вокруг базлали. Да, да, да…

Сострадающий эгоист

Не мало, не мало раз меня называли эгоистом, эгоцентристом. И дома, и вне дома. Ну как писатель может быть не эгоистом? Он же работает в одиночку! Даже в Советском Союзе — это главный источник конфликта между коммунистами и писателем. Коммунисты хотят всех согнать в фаланги, чтобы вместе трудились и вместе отдыхали, а писатель — эгоист, индивидуалист, одиночка. И он, даже преданный партии писатель, он — один всегда. У него развивается эгоистическое чувство мегаломании, он даже, как соцреалист какой-нибудь — Фадеев, например, мнит себя каким-то гением письма и не знаю, чего там еще. Восхищается написанной строчкой: «Позвольте мне пожать вам крепко руку, земным поклоном поклониться вам…»; «Ну кто же может так еще написать о Сталине?» — с восторгом думает о себе. Это главный источник конфликта.