Отогнал Василий неприятные мысли, зачерпнул пригоршней снег, лизнул. Искоса любовался княжной. Егерь Тимошка ломал ветки алой, подмороженной рябины, угощал.
Тетеревов ели, запивая горячим сбитнем. Василий подшучивал над Еленой:
- А что, княгинюшка, чать, туг еда повкусней, чем в великокняжеских палатах? Вишь, как егеря искусны мясо на угольях печь.
К полудню разыскал великого князя гонец с радостной вестью: Семён братьев опередил, первым в Москву въехал.
В малой верхней горнице сидели вчетвером. Когда вот так полюбовно, друг другу обид не высказывая, разговор вели, сами того не упомнят. Братья держали совет. Великий князь сутулится в резном красного дерева кресле, с братьев глаз не спускает, сам себе не верит. Братья с миром прибыли, без строптивости.
На душе у Василия радостно, на одного брата посмотрит, на другого. Почему-то начинает думать, что Юрий и он, Василий, больше от отца взяли в обличье, Дмитрий же материнское перенял, только характером не тот, мягок, а Семён - не поймёшь, говорят, в прабабку Софью Витовтовну…
Сидят братья на кедровых скамьях, по правую руку от великого князя Юрий с Семёном, по левую Дмитрий. Наконец Василий речь повёл не спеша, каждое слово взвешивает:
- Час настал, братья, сообща на литвинов ударить. Не буду рассказывать, сами ведаете, как дважды подступали к Смоленску московские полки и неудача постигла нас. Доколь судьбу испытывать? Аль выжидать, покуда польско-литовское шляхетство на Москву двинется? Чать, Смоленск в их руках, а крепость эта необычная, и не только тем, что она искони русская, а и щитом должна служить у сердца нашего, преградой на пути к Москве. Так объединимся, братья, и ударим крепким кулаком.
Сказал и отрезал, сжал до боли в ладонях подлокотники кресла. Первым ответил Юрий:
- Я, брате Василий, с тобой согласен.
- И я тако же, - подхватил Дмитрий.
Василий перевёл взгляд на Семёна. Что ответит он? Тот очей не опустил, думал недолго:
- О чём сказывать? Я - как и вы, братья. Чать, одной матери дети, но не таю, был наш грех, Василий, перед тобой и когда за уделы таили зло, и когда Сигизмунд пытался нас поссорить. Каемся, и ты нас, брате Василий, прости. А на дружину мою расчёт имей полный.
Василий широко улыбнулся, облегчённо вздохнув, сказал:
- Иного ответа не ждал от вас, братья, ибо одно общее дело у нас - Русь крепить. А обиду я на вас не таю, с кем грех не случается. Ну а поелику мы с вами об одном урядились, то давайте и о другом уговор держать. На Смоленск с московскими полками пойдёт твоя, брат Юрий, дружина и твоя, Семён. А тебе, Дмитрий, стоять с полками в Серпухове для острастки крымцев. Ино они воспользуются нашей оплошностью и кинутся грабить наши земли.
Василий постучал ногтем по креслу, снова проговорил:
- Ко всему, на Литву с нами пойдёт тумен казанских татар. К хану Мухаммед-Эмину послал я Михаилу Плещеева. К нонешнему походу наш огневой наряд пополнился изрядно. Урок прошлого учли мы.
Василий поднялся.
- Был тут у нас посол императора Максимилиана Сницен-Пармер, соловьём заливался. Сулил Сигизмунда вместе бить, да я к нему веры не имею, хоть и грамотку императорскую принял, а Максимилиану свою дал. Признает император за государством Российским Смоленск с Киевом, а мы ответно за ним Венгрию.
Василий положил руку на плечо брату Юрию:
- И ещё о чём хочу сказать. Брат наш меньшой, Андрейка, в лета входит, доколь подле меня ему вертеться, да и в обиде будет. Надумал я ему в удел Старицу с сёлами отдать. Пусть там на княжении умнеет.
- Ты, брате, Ондрею за отца, как порешил, так тому и быть, - высказался за всех Юрий.
Василий развёл руками:
- А теперь отправимся, братья, в трапезную, за снедью прокоротаем вечер, помянем родителей наших. Чать, отцовское заканчивать предстоит. Он на Смоленск замахнулся, да смерть не дала ему руку опустить…
По узкому коридору шли гуськом. Холоп зажигал в подставцах восковые свечи. В печи, у самой трапезной, весело горели дрова. На противоположной стене плясали огненные блики. Василий поманил челядинца, топтавшегося у двери:
- Зови великую княгиню и княжну Елену тоже.
Глава 14. ОТНЫНЕ СМОЛЕНСК НАВЕКИ С РУСЬЮ!
Крымский хан требует. Вот так государева милость! Литовские паны челом бьют. Измена Глинского. Воеводские раздоры. Конец литовского владычества в Смоленске.
В дворцовом саду по песчаной дорожке медленно бредёт Менгли-Гирей. Не звенит в зимнюю пору фонтан, и прошлогодние слежалые листья толстым слоем засыпали мраморный бассейн. Голо и уныло в саду.
А за высокой каменной стеной ханского дворца живёт своими заботами Бахчисарай.