Василий III

— Ты, Андреюшка, на бояр-то больно не надейся. Всегда и во всем они блюдут прежде всего свой интерес, а не государственный. Им при юном-то великом князе ой как вольготно! А вот простому люду боярская вольница боком выйдет, обдерут дочиста, как тати. Сказывали старики про былые времена, когда удельные князья да бояре в силе были: грызлись они меж собой, а Русь вороги терзали. И ныне бы так не стало, вот чего боязно.

— Так ведь не одни бояре правят Русью. Великая-то княгиня на что?

— Баба, она и есть баба. Что с неё спросишь?

— От этой бабы всего ожидать можно. Эвон как быстро она разделалась с Юрием Дмитровским! — Афоня отложил в сторону ложку.

— В народе слух бродит, будто зло это родич княгини Михайло Глинский сотворил. Он, вишь, злодей из злодеев. Бают, якобы он лихим зельем Василия Ивановича свёл в могилу… Со своими-то родичами Глинские ловки воевать. Посмотрим, как они крымцам да литовцам противостоять станут.

— О том, отец, один Господь Бог ведает. Пора нам идти, Андрей.

Похоронив брата, Андрей Иванович решил задержаться в Москве до сорочин Василия Ивановича. Поминки в доме удельного князя превратились в ежедневные попойки с участием как собственных бояр и детей боярских Старицкого уезда, так и московских гостей. Вина не жалели: удельному князю хотелось предстать пред московским боярством богатым и тороватым.

Княжеский шут Гаврила Воеводич, звеня бубенчиками, нашитыми на тёмно-зелёный рогатый колпак, вышел по нужде во двор. В голове шумело от выпитого вина, руки и ноги побаливали: хлеб шута не из лёгких, за день пришлось немало покувыркаться и покривляться на потеху пьяных бояр. Завернув за угол дома, карлик увидел двух молодцев, которых первоначально принял за гостей Андрея Старицкого.

— А вот и я… — тоненьким голоском пропищал Гаврила и осёкся. Тяжёлая рука зажала его рот, от запихнутой тряпицы стало трудно дышать. Тот, что стоял за спиной усатого мужика, накинул на карлика мешок и взгромоздил его на спину товарища.

«Куда это они меня поволокли? — со страхом подумал Гаврила. — Хоть бы живота [158] тати не лишили».

Шута освободили в пустом мрачном сарае. В свете витеня Гаврила увидел сидевшего на чурбане рослого, нарядно одетого человека, в котором не сразу признал воеводу Ивана-Овчину. Карлик подпрыгнул, перекувырнулся и запел тонким голоском:

Ещё где же это видано,Ещё где же это слыхано,Чтобы курочка бычка родила,Поросёночек яичко снёс…

— Довольно кривляться, Гаврила, — остановил его Иван.

— Шут я, а с шута какой спрос?

— Мы и с шутом шутить не станем. Говори правду: намеревается ли твой хозяин отнять власть у великого князя Ивана Васильевича?

— Нет, нет и нет!

— Правду ли молвил?

— Истинную правду. Только ведь среди бояр немало таких, которые готовы поднять Андрея Ивановича на великого князя. Они чуть не каждый день твердят ему, будто великий князь мал, а потому он должен стать государем всея Руси.

— Кто же из бояр поднимает Андрея Ивановича на великого князя?

— Да взять хоть князя Ивана Семёновича Ярославского. То же самоё говорят многие бояре и дети боярские Старицкого уезда.

— Ну а что Андрей Иванович?

— Ничего. Молчит да улыбается.

— Выходит, он согласен с ворогами государя?

— Слышал я разговор Андрея Ивановича с ближним человеком Фёдором Пронским. И сказал ему князь: я крест целовал Василию Ивановичу государства под великим князем не хотеть и клятву свою преступать не намерен.

— Ну а ежели Андрей Иванович послушается всё же своих советчиков?

— Откуда мне знать, что думает старицкий князь? Я говорю о том, что довелось услышать.

— Я, Гаврила, верой и правдой служу великой княгине и сыну её великому князю Ивану Васильевичу. Ежели хоть одна душа проведает о нашей с тобой беседе, живому тебе не быть. Запомни это. Согласен ли ты помогать мне?

— Согласен, воевода.

— Отныне ты должен внимательно прислушиваться к тому, о чём говорят вокруг старицкого князя. Коли услышишь худое слово о великой княгине или сыне её, передай мне самолично или через погребного ключника Волка Ушакова. Ну а не будет рядом Волка, скажи об услышанном князю Василию Фёдоровичу Голубому-Ростовскому.

Лицо карлика мгновение выражало удивление: эвон сколько вокруг его господина соглядатаев, но тут же приняло прежнее выражение.

— А гривну [159] дашь?

— В том не сомневайся, награда тебя не минует. Карлик радостно подпрыгнул и, приплясывая, залепетал:

— Я посеял конопель, а выросли раки, расцвели вороны…

— Ступай, Гаврила, но крепко помни наш уговор. Шут тотчас же исчез из сарая. Иван долго сидел молча, брезгливо скривившись. Афоня с Андреем почтительно стояли рядом.

— Хорошо, Афоня, ворога на поле брани разить, плохо в дерьме копаться.

— Вороги, воевода, всякие бывают, не только на поле брани.

— Не по мне это дело — в великокняжеской семье ворогов выискивать. Скорей бы уж лето настало, отправился бы я на береговую службу. Помнишь, как под Переяславлем-Рязанским от, татар уходили?

— Помню, воевода.