Василиса с премудростью (СИ)

Год шел за годом. Ириар совсем постарел от тягостных дум, все больше он от народа отделялся, уединение предпочитая всем мирским заботам и чаяниям, всё чаще смятение им овладевало, заставляя действовать неразумно, а порой и жестоко.

Так и подкрались четырнадцать годков Василисиных незаметно. Красавица в тот день праздника великого ожидала: вставши ни свет, ни заря наряды себе лучшие отбирала да прически разные на голове пробовала. Хотелось ей, чтоб непременно понял батюшка, что выросла дочь его и стала девицей на выданье. Мечталось горемычной, как станут к ним во дворец царевичи со всех сторон света съезжаться, турниры в ее честь устраивать, внимания добиваться. А она будет всех из – под опущенных ресниц разглядывать, да с подруженьками новыми обсуждать: кого бы ей выбрать, на ком взгляд остановить…

Не суждено было сбыться грёзам девичьим. Вместо праздника и подарков совсем озверел батюшка: приказал окна в тереме Василисином магическим пологом занавесить, да трех служанок сам лично отобрал - только они теперь могли к дочери его без препятствий подходить. Ну а вечером, во дворе прямо, показательную казнь устроили: заговорщиков лично сам Ириар изыскал среди слуг своих, всегда ранее верой и правдой служивших… С тех пор часто царь «покушения на жизнь Василисину» предотвращать стал, не жалея ни прислуги, ни вельмож, ни послов заморских.

Почти два года безобразия такие продолжались. Давно уж перестала царевна подчеркивать свою красоту и утонченность. Похудела бедняжка так, что едва ноженьки ее держали, да осунулась вся, в тень немую превратившись. Нянюшка старая, что еще Людмиле покойной служила, была одной из трех дам, которым полагалось за царевной юной присмотр вести. Да только мало было толку от больной и незрячей женщины, кроме разве что историй дивных, что рассказывала она своей подопечной денно и нощно. Этими историями и была еще жива Василиса. Слушала она, какие страны заморские существуют и как люди в них живут – поживают; слушала о том, какие легенды существуют и удивительные чудеса вокруг творятся; слушала о временах, когда были молоды и здоровы родители ее, и о любви истории слушала - потому и мечтать не переставала…

И без того нелегкой была жизнь единственной дочери Ириара, но и на этом злой рок не остановился. За несколько дней до шестнадцатилетия царевны, совсем занемогла нянюшка старая, и в ночь на полную луну дух испустила, обретая покой в ином мире. Однако, перед тем, как уйти насовсем, рассказала женщина подопечной своей тайну ее рождения, объяснив что нет у нее выбора, даже если выберется она из заточения батюшки своего…

Долго рыдала Василиса от отчаяния и несправедливости такой: шутка ли, невестой быть Хранителя границ между миром живых и мертвых. Слышала она от нянюшки не раз легенды о Горынычах – мужчинах из рода старинного: холодных, равнодушных, обладающих силой жуткой… Умели они перекидываться в огромных летающих змеев, что показывались лишь там, где равновесие между злом и добром нарушалось. Кожа их чешуей покрыта, язык на две части разделен, а глаза ярче огня горят, сжигая тех, кто ослушаться приказа посмел.

К полуночи совсем в отчаяние впала царевна, до исступления себя довела и, словно дикарка, на двери и окна бросаться стала, выпустить ее на волю вольную требуя. Волна жгучей ненависти и злобы впервые в крови ее закипела и поднялась, чтобы нестись по всему телу, причиняя боль, заставляя впиваться ногтями в ладошки хрупкие, и возмездия требуя. Долго ли истерика та длилась – неведомо: распрощалась горемыка с сознанием своим, так и не увидев царя-батюшку больше…

Очнувшись утром, узнала Василиса, что закончилось ее заточение: погиб Ириар в бою неравном с нечистью неизвестно откуда прибывшей. Сровняли разбойники царство бывшее с землей русской, разграбили его жителей, а женщин в полон захватили. Не признали нелюди в девице бледной и замученной царевны прекрасной: уж больно болезной выглядела она, даже трогать не решились. Так и продали в рабство Василису за медяки и пару серебрушек… Закончилась былая жизнь царевны юной, началась новая, с прежней никак не сравнимая.

Первые дни на новом месте все в растерянности были, в небольшом тереме толпились, воду с хлебом только и видели. К концу третьего дня пришел к испуганным женщинам худощавый мужчина высокий: со стороны он хлипким казался, но стоило присмотреться к лицу и повадкам его, как приходило понимание - с таким лучше по разным сторонам света жить. Случайного взгляда на лицо гостя пришлого хватило Василисе, чтобы назад, в уголок отступить, – остерегаться такого надобно, и как можно скромнее вести себя.