Ватутин

Степь! Куда только глаз хватает — степь, потемневшая, осенняя. Бугорки, поросшие верболозом; у дорог высокие тополя. Ветер срывает с деревьев медные листья и, то играя, устилает ими шлях, то загребает своей могучей ладонищей и вскидывает высоко над землей, и они летят, разлетаются по степи стайкой вспугнутых птиц. И тот же ветер приносит густой запах гари. Дымы поднимаются к небу и висят черной тучей. Горят деревни… Куда ни поглядишь — дымы, дымы, дымы…

Медленно вдоль опустошенной и выжженной деревни движется полк. Позвякивают котелки, мерно стучат сапоги о гравий, ржут кони, запряженные в двуколки. Солдаты хмуро смотрят на пепелища.

Четыреста километров прошел полк в непрерывных боях. Дон остался далеко позади. Скоро уже Днепр. Уже ветер напоен влажным дыханием могучей реки. Завиднелись оранжевые скалы правобережья, а Днепр — под ними. Совсем близко.

Из строя выбегает старший сержант. Перескочив канаву, он круто сворачивает к еще не остывшему пожарищу. От хаты ничего не осталось, только чудом сохранившийся плетень по-прежнему огораживает участок, где стояла хата, окруженная вишнями. Ка верхней суковатой жерди плетня сидит голодный, измазанный сажей, одичавший кот. Увидев устремившегося к нему человека, он зло выгибает спину и, спрыгнув, исчезает в траве.

Старший сержант перелезает через плетень, подходит к самому пожарищу и, сняв фуражку, долго смотрит на золу, на обгорелый, битый кирпич.

— Что, товарищ старший сержант, пригорюнился? Знакомые места, что ли?

Старший сержант оборачивается и видит генерала в кителе защитного цвета и с серовато-зелеными погонами. Генерал невысокий, плечистый, с широкоскулым лицом и чуть улыбающимися прозрачно-серыми глазами.

— Точно, товарищ генерал, знакомые… Батько з ненькою жили, — глухо говорит старший сержант и быстро надевает фуражку, оправляет ремень. — А де вони — люди не кажуть… Може, вбили, а може, зигнали…

Сержанту всего лет двадцать. На нем просоленная, выжженная солнцем гимнастерка, облегающая узкие плечи; за спиной старый, много раз стиранный вещевой мешок, а на груди, отливая вороненой сталью, чернеет автомат. Ватутин видит, что боец с трудом сдерживает себя, чтобы не заплакать, он весь поглощен созерцанием руин.

— Как вас зовут, товарищ старший сержант?

— Петро Дробот, товарищ генерал!

— Тяжело, товарищ Дробот, я понимаю, — произносит генерал и невольно задерживает взгляд на черепке макитры в жухлой траве. — Одно скажу: твое горе — это и мое горе, и горе всех наших товарищей, всего народа, можно сказать… Отомстим, Петро, и за твою мать и за отца!

— Був я на того фашиста злий, товарищ генерал, — тихо, сквозь зубы, цедит сержант, — а вже теперь зовсим лютий стану!..

Генерал кивает головой:

— Полк уходит! Догоняй, Дробот! Да помни: чем быстрее пойдешь вперед, тем меньше деревень сожгут фашисты. Это сейчас в наших руках… Ну, беги!

Сержант козыряет генералу и убегает — догоняет роту.

А Ватутин направился к поджидающей его машине, около которой столкнулся с командиром полка. Ватутин пригляделся к нему и узнал Федоренко.

— Здорово, гвардии подполковник Федоренко! — дружески воскликнул Ватутин.

— Здравия желаю, товарищ командующий!

Вся грудь офицера в орденах, да и держится он сейчас намного увереннее, спокойнее, словно находится в своем, хорошо обжитом доме.

— Ну, товарищ Федоренко, рад, что по Украине катишь? спросил Ватутин, оглядывая рослого, крепко сбитого командира. — Где родился-то?

— В Житомире, товарищ командующий, — сказал Федоренко и кивнул в сторону проходившей колонны солдат, словно они уже входили в его родной городок.

Ватутин указал на колонну:

— Полк твой?

— Мой, товарищ командующий!

Некоторое время Ватутин молча смотрел на солдат:

— Хорошо идут… Людей по штату?

— Полный состав, товарищ командующий!

Гремя гусеницами, «челябинцы» тащили тяжелые орудия на больших колесах. Артиллеристы, увидев генерала, приосанивались, проверяли на себе, все ли в порядке, принимали бравый вид.

Ватутин взглянул вдоль шляха. Конца войскам не было видно. Вдалеке, спускаясь с холма, двигалась на машинах мотопехота. В небе, патрулируя, пролетали штурмовики. По обочине, обгоняя тягачи, проехал, пыля, грузовичок, в кузове которого сидели две девушки в пестрых сарафанах, мужчина с положенным на колени футляром со скрипкой и еще несколько человек, одетых в военную форму, но без погон.

— Это кто такие? — поинтересовался Ватутин.

— Артисты, — сказал Федоренко и добавил уважительно: — Из Москвы, товарищ командующий. Политуправление прислало. Движутся с нами в походном порядке… Здорово пляшут девчата, да и поют хорошо. Бойцы довольны.

— Ты, брат, не только для солдат концерты устраивай, ты и крестьян зови, — заметил Ватутин. — На первый взгляд это как будто пустяки, а на самом деле важно…

— Слушаю, товарищ командующий!

— Какая твоя боевая задача? — вдруг спросил Ватутин.

— Форсировать Днепр, товарищ командующий! — каким-то другим, четким, напряженным голосом ответил Федоренко.