Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

— Помните статую, которая упала с фриза? Голова у нее раскололась, и трещина прошла как раз посередине глаза. Сегодня утром я нашла Римкина там, возле нее, он просидел над ней с фонариком всю ночь, разглядывал картинки в треснувшем глазу.— Она поставила потухший стакан на стол.

После недолгого молчания доктор Смит спросил:

— А сами вы посмотрели, что он там мог увидеть?

Эвелин Ходжес кивнула.

— Ну и?.. — сменил его Мак.

— Вы были правы, Линь. Изображения сохранились в целости. Но они были подернуты дымкой, менее резкими. И похоже, что-то случилось с синхронностью. Вот и все.

Мак сгорбился, с отвращением хрюкнул и принялся выколачивать трубку о тарелку, полную корок хлеба с остатками масла.

— Давайте-ка еще разок сползаем туда... посмотрим, измерения закончим, и все такое...—Он попытался сунуть трубку в карман. Она тут же упала на пол.— Если он проторчал там всю ночь, значит, будет спать до вечера.

V

Но все получилось совсем не так.

Минут через двадцать после того, как они ушли, Римкин, с трудом преодолевая действие лекарства, очнулся.

Он никак не мог понять, где находится. И уж конечно, где ему нужно быть. Голова трещала так, что, казалось, откололся ее кусок. Боль пронизывала все тело. Он сполз с постели и стал глядеть на стол, пытаясь сконцентрировать внимание. Вокруг всех предметов сиял ореол, как бывало в старых цветных фильмах, когда применяли эффект наложения.

Джимми сидела на нижней ступеньке и читала. Она осталась (правда, без особой охоты) подежурить с больным.

Трах-тара-рах!

Она испуганно подняла голову: вниз по лестнице кубарем катился Ричард Нельсон. А на его месте стоял совершенно голый Римкин. Джимми отскочила в сторону, и бюст шмякнулся прямо на книжку, оставшуюся на ступеньках.

— Римки, что с тобой?..

Он молча спустился вниз, первые три ступеньки пройдя медленно и осторожно, семь следующих почти бегом и две последние снова медленно. Пока она раздумывала, что будет, если она попробует его задержать, он прошел через двойные двери и направился к шлюзам. Она бросилась за ним, но медные ручки подпрыгнули, и в замке что-то щелкнуло. Она принялась барабанить в дверь, рвать ручку, но под тонким шпоном под орех была ребристая сталь.

Зайдя в шлюз, Римкин нащупал застежки скафандра. «Жарко. Жарко снаружи, да»,— мелькнула мысль. Дважды он ронял скафандр на горячий пол. «Вареное. Да-да, что-то такое вареное».

Без скафандра землянин сразу сварится, нет, скорее, изжарится в этой пустыне. Но он-то что об этом беспокоится? Правда, он не совсем уверен, кто он на самом деле, но улицы города, увешанные полосатыми флагами, полные изящных жителей, куда-то ведущих своих волочащих ноги животных с глазами цвета крови, эти улицы звали его к себе, в город, полный зноя и пыли, город высоких марсианских домов, с крыш которых глядели вниз на сухие каналы каменные головы статуй.

Ну да, конечно, зачем ему скафандр. Но ведь внутри его кнопка, открывающая наружный шлюз, и если скафандр хоть чуть-чуть разгерметизирован, шлюз не откроется. Он снова взял в руки этот скафандр, сделанный из белого, скользкого на ощупь материала. Застегнуть его было делом привычки, и, похоже, она сработала: наружная дверь скиммера открылась. Сквозь стекло шлема он видел великий город Большого хребта, раскинувшийся у подножия храма. Правда, не очень резко, не совсем отчетливо... Трудно отличить нанесенные временем песчаные холмы от сооружений, созданных разумом достигшего высочайших вершин культуры народа, населяющего планету. Он протер перчаткой стекло шлема, но это не помогло.

Он пошел по залитой светом чужой улице.

И улица всасывала в себя его ступни.

Он был уже совсем готов сбросить скафандр. Да-да. Зачем в таком прекрасном городе этот дурацкий скафандр? Хотя нет, нужно подождать всего несколько минут, пускай все вокруг снова обретет свою нормальную форму. Все так же сыпался на прозрачную пластмассу песок, все такими же размытыми казались очертания предметов. И фигуры, маячившие впереди — нет, это не марсиане. Странные белые фигуры, безобразно раздутые, они возились над обломками красного камня, колдовали вокруг стройных колонн, пронзающих марсианский полдень.

— Кто вы такие? — спросил он.

Двое обернулись.

— Римкин!..

— Я вас не знаю!

— Слушай, что он тут делает? Он же должен спать!

— Я — марсианин,— продолжал Римкин.— А вы... вы просто... вот именно, вы — просто картошка! — он хотел засмеяться, но вместо этого странно всхлипнул, а все потому, что сильно болит голова, а вдобавок какая-то вялость, это, наверное, лекарство, которым его напичкали утром.

— Надо отвести его на скиммер! Пойдем, Римки!

— Надо снять этот скафандр. Ведь я марсианин, а вот вы...

Но его уже окружили. Удержать его за руки было совсем не

трудно: лекарство сделало его вялым. И глаза полны слез, в которых плавились и растекались по лицу вырезанные из камня головы с сияющими очами.

— Римкин! Римкин! Где ты? Эвелин, Мак! Римкин сбежал, он где-то там, недалеко от вас!

— Нашелся, Джимми! Все в порядке! Сейчас доставим его обратно!

— Кто вы такие? Я вас не знаю!

— Ох, Римки, да что это с тобой?!