Вавилонский голландец

Капитан, Роза, синьор Микаллеф, доктор?

А путешествие?

А чудеса?

Ну и что, что чудеса, сказала сама себе, проходя коридорами к старинной двери. Ну что я, чудес не видала, в самом деле? Не маленькая, выдержу.

И задержала дыхание, готовясь увидеть что-нибудь совсем уже сногсшибательное, но библиотека со вчерашнего дня мало изменилась. Только курильницы у входа исчезли и добавилось пюпитров; почти все места были заняты серьезными мужчинами в деловых костюмах. Они рассматривали свитки, делали выписки, один что-то наговаривал в машинку, спрятанную в кулаке. В общем, это были ученые, они работали, не смущаясь тем, что библиотеки две тысячи лет как нет в помине. Роза тоже была на месте, и не в черном костюме, как вчера, а в ситцевом платье в клеточку. Нельзя было сказать, что это платье ей не идет. Магдала остановилась перед столом и, тихо торжествуя, поставила на него босоножки.

– Миссис О’Ши. Туфли я себе купила. А это – вам.

– Дитя мое, – сказала хранительница негромко. – Бог тебя послал. То, в чем я вчера была, – это же просто испанские сапоги. А эти джентльмены, понимаешь, они такие приличные, что неловко ходить вокруг них в платье и в кроссовках.

* * *

Третье, последнее, утро в Александрии выдалось какое-то мутное. В каюте было душно. Магдала приоткрыла иллюминатор – потянуло отнюдь не свежим ветерком. Пелена висела над портом, пеленой накрыло и душу Магдалы после вчерашнего вечера.

А все потому, что слонялась по «Морской птице» без дела. Книгу-то не припасла почитать: кто же знал, что корабль все в папирусы переделает? Бродила, бродила, ну и забрела на нижнюю палубу. Там горел апельсиновый жаркий фонарь, и один из механиков, Григор, сидел у самой двери в машинное отделение и черными от смазки пальцами плел какие-то жирно блестящие черные же косицы. За работой он напевал, вот на песню-то Магдала и попалась, как на крючок. Все стояла и слушала, напев раскачивал ее, словно волна, и незнакомые слова вспыхивали в конце строк, будто сигнальные огни, красные и синие. Заметив, что девушка не уходит, Григор спросил, не ищет ли она кого. Нет, сказала Магдала, я никого не ищу, а вот вы поете – про что?

Она побаивалась черного сухого механика, плохо говорившего по-английски, но песня… песня его казалась знакомой. Магдала хотела знать наверняка.

– Про что пою?

– Да. Пожалуйста. – Она даже руки к груди прижала, сложила лодочкой: пожалуйста!

Григор пожевал губами, потеребил недоплетенную косицу. Брови у него сошлись от напряжения.

– Это… про птицу, – сказал он. – Куку, птица такая.

– Кукушка?

– Да. Да. Прилетает весной в родной дом. Но меня там нет. Надо просить ее рассказать, кто там теперь живет. Если матушка, то чтобы там росла земляника. Если сестры – то чтобы им росли цветы. Если родные братья – то могучие… деревья, леса. – Григор вздохнул от долгой речи, помолчал, но Магдала чуяла, что это еще не все. И угадала: механик вздохнул и закончил почти сердито, глядя на настырную пассажирку: – А чужие дом получат – пусть растет бурьян колючий! Вот так. Да.

И снова взялся за работу. Серые пеньковые прядки быстро почернели.

А чужие дом получат —Пусть растет бурьян колючий…

Тут-то Магдала и поняла: это же ее дом родной вот-вот зарастет колючими травами, если уже не зарос. Только каблучки простучали – со всех ног бросилась в каюту, вывернула и перетряхнула нехитрые пожитки и нашла «машинку» Пай-Пая. На сложенной втрое бумажке было написано, что и как делать, чтобы ее включить… и на карточке тоже все объяснялось довольно ясно, и четверти часа не прошло, как Магдала, прикусив от волнения губу, уже набрала братов номер.

Сигнал долго тянулся ниточкой от Магдалиной ладони куда-то в черные небеса, отразился там от чего-то невидимого и неведомого – вниз, дробясь снова и снова, разыскивая Пай-Пая.

– Алло…

– Слушаю. Кто это?

– Пай-Пай, это я, Магдала.

– Сёстрочка! Малышка! Где ты?

– Я далеко… А ты, Пай-Пай, ты-то где?

Он засмеялся.

– В пустыне! Помнишь, я тебе говорил, что и сюда связь дотянется. В палатке сижу вот…

– Значит, ты не дома?

– Нет, маленькая, мне же нужно было уехать, ты помнишь? Что с тобой? Ты плачешь?

– Нет, не то чтобы… Просто я тоже, Пай-Пай, очень далеко. Знаешь, где это – Александрия?

Брат на том конце ниточки молчал. Очень долго. Сердце успело стукнуть раз пять.

– Знаю, конечно, – напряженным голосом отозвался он наконец. – Как ты туда попала и что там делаешь?

Тогда Магдала, сбиваясь с пятого на десятое, взялась рассказывать: «Морская птица», хранительница библиотеки с сигарой в зубах, новые туфли и механик с песней о кукушке смешались, и весь рассказ сделался каким-то одноцветным, невнятным и мутным. Замолчав, Магдала по дыханию брата поняла, что тот очень сердит.

– Ты с ума сошла, Магдала. – Он не назвал ее ни сёстрочкой, ни Мигдалией. – Я сказал, что тебе хорошо было бы повидать корабли из других стран, но это вовсе не означало, что нужно подниматься на первый попавшийся борт и оказываться бог знает где!