Вавилонский голландец

…отразил бешеный выпад Родерика, подставив двуручную алебарду под его рассекающий меч. Демериго испустил воинственный клич, многократно умноженный специальным устройством, встроенным в пластины доспеха на животе. Родерик ответил таким же воинским кличем, и горы ответили обвалом. Гигантские валуны, вздымая тучи пыли и вырывая с корнем деревья, покатились в долину. Но Демериго лишь засмеялся в ответ на это.

Он пришпорил свою верную лошадь Маргариту и устремился на Родерика, определенно зная, что одержит победу. Маргарита громко и победоносно заржала. Выбитый из седла, Родерик испустил дух под копытами коней, прискакавших к Демериго на подмогу, и под валунами, которые наконец прикатились на поле битвы с отдаленных гор.

* * *

Я вклеил написанные мною страницы в книги и отложил их в сторону. Оказалось, что быть писателем – довольно трудное занятие. Пот градом катил по моему лицу, и некоторые капли, падавшие со лба и носа, были окрашены синим: краска, которой на моем лице была нанесена отметина, постепенно вымывалась из кожи.

Не могу сказать, чтобы это обстоятельство сильно меня огорчало. Немного приятного в том, чтобы так разительно отличаться от других.

Имея голову на плечах и лицо на голове, я в бытность мою на острове животоглавцев постоянно сожалел об этом. На корабле я также не был похож на прочих здешних обитателей: к примеру, тут никто не перечеркивал себе лица, хотя многие носили татуировки на руках, груди, спине и неудобосказуемых местах.

Не то чтобы я так уж стремился слиться с толпой, однако не без справедливости полагал, что существуют какие-то другие, более тонкие способы отличаться от простонародья, нежели узоры на теле или вопиющая прическа.

Об этом не раз рассуждал со мной Демериго, добрый мой хозяин с острова животоглавцев. Подобно многим молодым мужчинам, Демериго носил живот открытым, его лицо свободно глядело на мир широко расставленными серыми глазами. Я вспоминал, как мы вместе ходили на кальмаров и как пронзали их длинными тонкими дротиками… Должно быть, я задремал, и во сне ко мне пришел йодистый запах побережья, полного кальмаров…

Когда я очнулся, было темно; лампа догорела, а надо мной нависало чудовище, похожее на кальмара. Длинные щупальца шевелились, и с них капала на меня влага.

Я сдавленно закричал… и проснулся уже по-настоящему. Лампа едва мерцала; чистый лист ожидал, пока я разбросаю по нему буквы, а Константин Абэ с растрепанной головой сидел на табурете и таращил на меня свои раскосые глаза без век.

– Ты бросил меня на палубе умирать в одиночестве, – сказал мне Абэ с укоризной.

– Пока ты умирал на палубе, я здесь спасал твою жизнь, – возразил я, указывая на листы.

Абэ сунул палец в котел, поворошил в похлебке, затем облизал палец и наморщился:

– Что ты туда положил?

– Крупу и запах колбасы.

– Удачное сочетание, – одобрил Абэ. – А что ты пишешь?

– Пока не знаю, – ответил я. – Нужно, чтобы текст соответствовал тому, что в книге.

– Ну, почитай мне, – попросил Абэ. Он устроился поудобнее, насколько это вообще применимо к табурету, опустил подбородок на ладонь и приготовился слушать.

Я сказал:

– Ну, в общем, Демериго…

* * *

…построил лодку, которой я самовольно дал имя «Маргарита».

Демериго никогда не слышал такого имени. Он был очень удивлен.

Только несведущий человек может считать, что животоглавцы – странные существа и даже уродливые. На самом деле они очень красивы и гармонично устроены, только нужно уметь это увидеть. Например, многие женщины у них скрывают свои лица, считая неприличием и даже непотребством обнажать живот при посторонних; но чудесные их глаза, выглядывающие в прорезь одежды, и особенные движения плеч всегда обнаружат женщину красивую, уверенную в себе, смешливую и добрую. А как выразительны их тонкие руки! Животоглавские женщины умеют разговаривать пальцами, особенным образом скрещивая их, прищелкивая, соединяя или раздвигая, и в каждом подобном жесте гораздо больше откровенного и волнующего, чем в словах или многообещающих улыбках, на которые так щедры бывают женщины лицеголовых.