Вчера

18:30. Первые два часа в УБ прошли тихо. Эмили сказала: это потому, что в Тринити, Джизас и Клэр сегодня майские балы.

21:32. Пришли посетители, сели у окна. К своему ужасу, я увидела в окно Марка – он шел по противоположному тротуару, при белом галстуке-бабочке, под руку с девушкой в потрясающем персиковом платье и белых перчатках. Они явно шли на бал: наверное, в Тринити. Несколько секунд я глотала воздух, потом бросилась к Эмили и упросила ее прикрыть меня (Дженкинс, слава богу, был занят с клиентом). Выскочила из УБ, но Марк с девушкой уже скрылись из виду. Решив высказать Марку все, что я о нем думаю, побежала туда, куда они направлялись. На Честертон-роуд их не было, и я помчалась обратно, сообразив, что они могли пойти через пешеходный мост над шлюзом Джизас-Лок.

В конце концов обнаружила их на дорожке у самой реки. Побежала в ту сторону, очень хотелось закричать на Марка, но я молчала. И тут девушка шагнула вперед и сделала в точности то, что хотела сделать я, – стянула с руки перчатку и хлестнула Марка по лицу. Замахнулась, чтобы врезать еще раз, но потеряла равновесие. Высокие каблуки подвернулись, она ударилась головой о фонарный столб и рухнула на землю клубком рук, ног и ткани. Поднялась, встала на колени, попыталась стукнуть Марка еще раз, но теперь это вышло гораздо слабее.

Я подумала, что стоило бы, пожалуй, присоединиться к девушке и отлупить Марка вместе с ней. Но потом сказала себе, что он и так получил по заслугам, а Дженкинс высосет всю мою кровь, если меня не будет на месте слишком долго. Повернулась, пошла к УБ, однако вскоре меня захлестнула новая волна гнева. Выкинув Дженкинса из головы, развернулась посреди Честертон-роуд на сто восемьдесят градусов и вновь побежала по мосту на другую сторону. К тому времени Марка и девушки около Джизас-Грин уже не было. Я решила, что они где-то впереди, и побежала по дорожке дальше. В конце концов нашла Марка на Магдалин-стрит. Он был один. Девушка в персиковом платье пропала.

Я переворачиваю страницу и замираю. Следующие листы исчезли. У самого корешка от них остались тонкие полоски бумаги. Остальное аккуратно отсечено, скорее всего бритвой или перочинным ножом.

Слезы испарились. Я вожу дрожащим пальцем по срезам бумаги. Недоумение и нежелание верить своим глазам заставляют меня пересчитать их – всего двенадцать. Следующая дневниковая запись перебрасывает меня на тринадцать дней вперед. Видимо, я когда-то вырезала эти страницы.

Но зачем?

Может, запись от 25 июня объяснит, почему исчезли предыдущие.