Вчера будет война

№ 813

(…)

1. Ввести с 04 октября 1941 г. в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

(…)

4. Организацию эвакуации не занятого в военной промышленности и транспорте населения возложить на Председателя Исполкома Моссовета т. Пронина.

5. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всякое содействие.

Постановление ГКО от 03 октября 1941 г.

Боец Красной Армии на фронте может поспать в кровати в двух случаях – если он попадает в госпиталь – или в санаторий. Санаторий был самым настоящим. С перестроенными из бывших графских или там купеческих, кто разберет, палат корпусами, фонтаном, аллеями, парком и девушками с веслом. Правда, корпуса большей частью разнесли, выкуривая особо наглых немецких разведчиков, в фонтане за каменным бордюром оборудовали пулеметную точку, простреливающую те самые аллеи, девушке с веслом невзначай, приняв за раскомандовавшегося офицера, отшибли весло вместе с рукой, а кровати с голыми сетками стащили в относительно целую столовую. И все равно спалось на них почти как в мирное время – и сны были мирные. Как будто устал после сенокоса, мамка гремит у печи чугунками, поворачивается к лавке… и громовым басом орет.

– Фофанов!

– Я! – Василий соскочил с продавленной сетки, подхватил винтовку, распахнул пробитую осколками дверь и выскочил в коридор. Комроты стоял, привалившись к обшарпанной и посеченной осколками стене, протирая рукавом дырчатый кожух «ППШ».

– Собирайся. Забирают тебя у нас.

– Куда?!

– Не докладывают. Приказано срочно собрать по стрелковым подразделениям всех мехводов из безлошадных или окруженцев, вроде тебя. Дуй к штабу полка, там тебя заждались.

Голому? собраться – подпоясаться. Все имущество бойца Красной Армии, как правило, умещается в тощем вещмешке. А если не умещается – значит, либо у бойца в распоряжении есть танк, машина ну или, в крайнем случае, повозка. Или же это никакой не красноармеец, а вражеский шпион.

Шпионом Василий не был, а трактора давно лишился, так что через пять минут уже стоял рядом со штабным подвалом, вместе с еще двумя такими же приблудными. Мрачный старшина с артиллерийскими петлицами провел перекличку, и еще минут через пять они гуськом брели по прорезающей санаторный сад тропке. У штаба дивизии их ждали еще человек семь, целый лейтенант в качестве «покупателя», и вдобавок – длинный автобус, явно только что с московских улиц. Даже номер маршрута сохранился. Видимо, лейтенант-артиллерист рассчитывал на более солидный «улов», а может, из транспорта дали что было. В любом случае, повезло. Едва присев на обитые драным дерматином сиденья, почти все сразу же отрубились. Василий не спал – во-первых, только что выспался после ночного охранения, во-вторых, автобус шел в Москву, а Москвы он еще не видел.

Город был насторожен и пуст. Людей на улице, кроме военных, почти не было. На въезде автокран сгружал с грузового трамвая противотанковые ежи, устанавливая их поперек улицы. Такие же ежи и баррикады из мешков с землей перегораживали ведущий к центру проспект через каждые двести-триста метров. Подвальные окна были заложены камнем до состояния узких амбразур. Документы проверяли почти на каждом перекрестке.

Автобус выкатился на Садовое кольцо и пристроился в хвост колонне броневиков. Серо-зеленые трехосные машины шли, испуская сизые клубы дыма, пятна свежей краски выделяли пулевые отметины. Перед площадью Павелецкого вокзала встали – орудовец – совсем как до войны, только с винтовкой за плечом – поднял жезл, пропуская колонну детей, ведомых двумя девушками в военной форме.