Вчерашний скандал

Он критически рассматривал её груди точно так же, как разглядывал строки иероглифического письма:

— Когда я видел тебя в последний раз, у тебя таких не было, — сказал Лайл. — Я оказался в полном замешательстве. Откуда ты их взяла?

— Откуда я их взяла? — Господи, это так похоже на него, решать загадку её груди, как будто перед ним древние горшки. — Они просто выросли. Всё растёт. Просто медленно. Разве не забавно? Я была не по годам развитой в любых других смыслах.

Оливия отпила из бокала.

— Но не обращай внимания, Лайл, на мои груди.

— Тебе легко сказать. Ты не мужчина. И я к ним ещё не привык.

А она не привыкла к тому, что с ней происходит, когда он так на неё смотрит.

Оливия рассмеялась:

— Тогда смотри, если нужно. Прабабушка сказала мне, что очень скоро придёт время, когда мужчинам не будет интересно заглядывать туда, и мне следует получать удовольствие от этого, пока возможно.

— Она совсем не изменилась.

— Она ослабела и утомляется быстрее, чем раньше, хотя всё ещё ходит. Не знаю, что будет со мной, когда её не станет.

Прабабушка была её наперсницей, единственной, кому известно обо всех тайнах Оливии. Она просто не могла рассказывать обо всем маме и приёмному отцу. Они делают то, что могут для её блага. Правда только расстроила бы их. Ей приходилось защищать их от неё.

— Не знаю, чтобы я делал сегодня без неё, — проговорил Лайл. — Она взяла в плен моих родителей и позволила мне спастись бегством.

Он провёл рукой по волосам, приводя их в такой дикий беспорядок, от которого женщины будут терять голову.

— Мне не следовало позволять им расстраивать меня, но я, кажется, так и не смог овладеть искусством игнорировать их.

— Что ты не смог проигнорировать на сей раз? — спросила девушка.

Перегрин пожал плечами.

— Их обычное безумие. Не буду утомлять тебя подробностями.

Как было известно Оливии, родители Лайла были крестом, который ему приходилось нести. Весь мир вращался вокруг них. Все остальные, включая их собственных детей, были всего лишь второстепенными актёрами в великой драме их жизни.

Прабабушка была единственной, кто мог без усилий привести их в чувство, поскольку она говорила и делала, что ей угодно. Все остальные оказывались слишком вежливыми, или слишком добрыми, или просто не считали, что игра стоит свеч. Даже приёмный отец Оливии не мог сделать больше, чем просто справляться с ними, и это было таким испытанием для его темперамента, что он так поступал так только в чрезвычайных обстоятельствах.

— Ты должен мне всё рассказать, — ответила она. — Я души не чаю в безумии лорда и леди Атертон. Они заставляют меня чувствовать себя абсолютно здравомыслящей, логичной и приятно скучной в сравнении с ними.

Он слегка улыбнулся, правым уголком рта.

Сердце Оливии дало резкий крен.

Она отодвинулась в сторону и беспечно опустилась в кресло у камина.

— Подходи, согрейся, — сказала она, указывая на противоположное кресло. — Расскажи мне, что родители хотят от тебя сейчас.

Лайл подошёл к камину, однако не сел. Он долго смотрел на огонь, потом мельком взглянул на неё прежде, чем вернуться к завораживающим языкам пламени.

— Речь идёт о развалинах замка, которым мы владеем, в десяти милях от Эдинбурга, — произнёс он.

— Очень странно, — сказала Оливия после того, как Лайл вкратце пересказал сцену со своими родителями. Он знал, что драматические детали она сможет восстановить сама. За последние девять лет Оливия провела с его отцом и матерью больше времени, чем он сам.

— Хотел бы я счесть это странным, — проговорил Перегрин. — Но для них это даже не забавно.

— Я имею в виду призраков, — объяснила она. — Странно, что рабочие сторонятся замка из-за привидений. Только подумай, сколько их живёт в лондонском Тауэре. Там есть палач, гоняющийся за графиней Солсбери вокруг плахи.

— Анна Болейн, несущая свою голову.

— Юные принцы, — добавила девушка. — Это лишь немногие, и только в одном здании. У нас призраки повсюду, и никто, кажется, не возражает. Странно, что шотландские чернорабочие могли испугаться. Я думала, им нравится общаться с духами.

— Я сказал родителям то же самое, но они отказываются понимать язык логики, — сознался Перегрин. — И это не имеет никакого отношения к замкам или привидениям. На самом деле это всё ради того, чтобы оставить меня дома.

— Но ты там с ума сойдёшь, — сказала Оливия.

Она всегда понимала его, с того дня, когда они встретились и он ей рассказал о своём намерении поехать в Египет. Она назвала это Благородным Призванием.

— Я бы так не возражал, — продолжил Лайл, — если бы они действительно нуждались здесь во мне. Я нужен моим братьям — им нужен хоть кто-то — но я в полной растерянности, что делать. Сомневаюсь, что родители будут скучать по ним, если я увезу их в Египет. Но они слишком маленькие. Дети из северного климата там не выживают.