Вчерашний скандал

Теперь Оливия ощущала руками его подтянутую талию, а своей грудью — прямую спину. Она чувствовала, как бедро касается бедра, а нога — ноги, и ритмичное покачивание их тел, пока лошадь ступала по грязной, изрезанной колеями дороге.

Она могла чувствовать, как прямо на глазах рушатся её моральные устои.

Ах, ладно, это всего лишь короткая прогулка, в конце которой её ожидает длинная и нуднаянотация. Которая погасит все эти неудобные и бессмысленные порывы.

Оливия позволила себе прижаться щекой к затылку Лайла и вдохнуть земной запах мужчины, лошади, деревенского воздуха и недавнего дождя, и где-то посреди этой смеси соблазнительный привкус пены для бритья.

Спустя некоторое время Лайл заговорил:

— Интересно, в чём именно Миллисент была шустрой?

— Ничего и близко столь экзотичного, как ты себе вообразил, — ответила она. — Не то что твои гаремные плясуньи, осмелюсь сказать. Ничего акробатического.

— Во-первых, я ничего не воображаю, — поправил Перегрин девушку. — Во-вторых, если ты говоришь о танцовщицах, то они технически не являются гаремными плясуньями.

О, отлично, лекция по лингвистике. Это отвлечёт её разум от буйной мужественности имужского аромата, которые следовало бы закупорить в бутылку и пометить этикеткой с черепом искрещёнными костями.

— Видишь ли, слово «гарем» обычно относится к женщинам дома, — продолжал Лайл. — Хотя в прямом своём значении оно обозначает священное или запретное место. Танцовщицы, с другой стороны…

— Я думала, нам нужно повернуть налево, — перебила его Оливия.

— О, да. — Он повернул обратно по тропинке.

Не слишком торопясь. Возможно, из-за того, как от него пахнет, или от жара его тела, или ото всей мужественности, или, возможно, из-за этой убийственной комбинации, Оливия открыла в себе возрастающий подлинный интерес к правильному значению слова «гарем».

Немного позже они въёхали на луг и направились к небольшой ограждённой части, которая оберегала то, что выглядело как куча камней.

— Вот оно, — проговорил Перегрин.

Когда они подъехали ближе, девушка увидела металлическую пластину, вделанную в камень.

— Скала, — сказала она. — Ты остановил карету и привёз меня сюда, чтобы взглянуть на скалу.

— Это в честь полёта на воздушном шаре, — ответил ей Лайл. — Первый воздушный шар, запущенный в Англии, приземлился здесь.

— В самом деле?

— Были и более ранние заявления, но…

— О, я должна его осмотреть.

Желая спуститься и оказаться подальше от него, чтобы снова обрести ясность в голове, Оливия не колебалась ни минуты. Она оперлась одной рукой о заднюю часть седла, а другой — о бедро Перегрина, готовясь спрыгнуть. Она ощутила это мгновенно, шок столь интимного прикосновения, но было уже поздно останавливаться и абсурдно что-либо делать. Это был самый быстрый и лёгкий способ спуститься вниз.

Она перебросила ногу через круп лошади, осознавая давление руки Лайла на свою… на его бедре… руки, удерживающей её. С бьющимся сердцем она соскользнула на землю.

Девушка не стала ждать, пока Перегрин спешится, а быстро подошла к ограде, задрала юбки и перелезла через неё на маленькую площадку.

Она знала, что предоставила ему прекрасный обзор своих нижних юбок и чулок. Оливии было хорошо известно, что подобное зрелище делает с мужчинами. Но он её взволновал точно таким же образом. Поэтому такой поворот событий являлся справедливым.

— «Да будет известно потомкам и да подивятся знающие», — прочла Оливия вслух помпезным тоном, который обычно используют по торжественным случаям, — «что в пятнадцатый день сентября 1784 года Винсент Лунарди [7] из Луки, что в Тоскане, первый воздухоплаватель Британии, взлетел с Артиллерийского поля в Лондоне, пересёк пространство по воздуху за два часа и пятнадцать минут и опустился на землю в этом самом месте».

Лайл оставался за оградой. Он ещё не пришёл в себя после прогулки верхом: рука Оливии, обнявшая его за талию, её дьявольские груди, прижатые к его спине, и её ноги, вытянутые вдоль его ног. Физическое ощущение всё ещё вибрировало по всей длине его тела, особенно в том месте, где оно встречалось с передней частью седла.

Девушка настолько одурманила его, что он проехал мимо поворота.

У Перегрина не было времени полностью собраться с мыслями перед тем, как Оливия перелезла через ограду, показав все свои нижние юбки и чулки.

Это было типичной выходкой для девчонки-сорванца, она вела себя так же, как и тогда, когда они бывали вместе раньше. Оливия считает его своим братом. Поэтому она не следит за юбками и без колебаний садится на лошадь позади него.