Вчерашний скандал

Лайл посмотрел через стол на проблему, благодаря которой ему необходимо заниматься чем угодно, лишь бы иметь занятие. Оливия надела платье из тяжёлого синего шёлка, с целыми милями ткани в самых странных местах, в то время как её плечи и большая часть чертовски привлекательного бюста оставались обнажёнными, если не считать сапфировой подвески, которая подмигивала ему прямо из центра угодий дьявола.

Она как раз вставала из-за стола, готовясь отвести собравшихся к камину, чтобы выпить по чашке чая, или, в случае с пожилыми дамами, ещё один бочонок виски, и побеседовать или почитать, когда из самых недр земли раздался вой волынок.

Лайл вскочил с кресла.

— Хэррик, Николс, со мной. Вы, — он дал знак лакеям, подпиравшим стену, — бегите вниз по южной лестнице.

Они все схватили подсвечники и поспешили в подвал.

Слуги спотыкались в мусоре, обыскивая большие сводчатые помещения. Тут один из лакеев закричал:

— Ваше лордство, сюда!

Лайл прибежал на его голос. Слуга показал на одну из стен комнаты. Большими буквами кто-то нацарапал углём «БИРИГИСЬ».

Это всё, что они нашли.

Злоумышленники удрали. Лайл послал слуг наверх, чтобы заверить дам в том, что никто не пострадал. Затем он подошёл обратно, чтобы рассмотреть нацарапанное послание. Когда он доберётся до этих…

Знакомый шелест раздался поблизости. Перегрин отвёл взгляд от безграмотно написанной насмешки. К нему приближалась Оливия, со свечою в руке. Она остановилась возле него и стала осматривать стену.

— Должна сказать, меня действительно беспокоит то, что они пробираются внутрь, когда весь дом бодрствует, — произнесла она. — Они удивительно самоуверенны.

— Или удивительно глупы.

— Мой приёмный отец всегда говорит, что обычно преступниками оказываются люди небольшого ума, но обладающие изрядной хитростью, — заметила девушка.

— Знаю. Я предпочёл бы иметь дело с более умными злодеями. По крайней мере, тогда можно было бы постичь ход их мыслей.

— Волынки сами по себе безобидны, — продолжала Оливия.

— Для кого как, — проворчал Лайл.

— Меня беспокоит агрессия, — сказала она. — Это расстраивает прислугу.

Это расстраивает и его самого. Им необходимы слуги, а слуги не остаются там, где им плохо, если только люди не совсем отчаялись.

— К сожалению, невозможно держать здесь гарнизон, чтобы защищать нас от нарушителей, как это происходило в прежние времена, — проговорил граф.

— Я сомневаюсь, что они действительно попытаются навредить нам, — сказала Оливия. — Это привлекло бы внимание властей, а они явственно добиваются того, чтобы все отсюда уехали, и тогда они смогут продолжать поиски сокровищ.

— Я никуда не уеду, — заявил Перегрин. — Я только начал и не собираюсь сдаваться. Я восстановлю эту бесполезную проклятую рухлядь и вернусь в Египет, даже если придётся самому грести на ялике. А пока я намерен установить ловушки в подвале. Этим идиотам придётся найти другую дорогу внутрь.

— Если мы разыщем сокровища первыми, им придётся прекратить его поиски, — заметила Оливия.

Лайл очень устал. Ему было тяжело на неё смотреть и быть благоразумным в то время, как сердце у него разрывалось на куски. Он был в ярости на самого себя за неспособность управлять чувствами, которые могли привести только к несчастью. У Перегрина на языке вертелись слова «нет здесь никакого сокровища», его подмывало сказать ей: прекрати вести себя как романтически настроенная идиотка, одень на себя побольше одежды, и не стой так близко, что я могу обонять твой запах.

Внутренний голос вовремя вмешался.

Подумай.

Клад. Его здесь нет, но Оливия никогда в это не поверит. Она хочет искать. Почему бы не позволить ей? Это займёт её, и если он представит это занятие правильным образом, то оно убережёт её от беды.

— Хорошо, — сказал Перегрин. — Давай посмотрим на это логически. Даже самый непроходимо тупой человек не станет трудиться столь тяжело без хорошей причины.

— В точности так, — подтвердила она. — Они искали на протяжении долгих лет, если считать с того времени, когда поиски начались. Что-то должно стоять за этим.

— Если мы узнаем, что это было, то сможем понять, как нам поступить, — добавил Лайл. — Возможно, что-то в записках кузена Фредерика. Может быть, что-то из сказанного им. Проблемы начались, когда он оставил замок и переехал в Эдинбург.

Мозг Оливии уже начал собирать головоломку. Довольно легко было подбросить для неё приманку, не прибегая к настоящей лжи.

— Я признаю, что идея заманчивая, — продолжал он. — Но у меня нет времени её обдумать. Нет времени на изучение документов и книг, на беседы с людьми, которые были близки с кузеном. Я должен «восстановить в прежнем блеске» эту кучу камней, чтобы ублажить моих безумных родителей.

Перегрин увидел, как помрачнела девушка, и ему стало стыдно. Хуже того, его сумасшедшая сторона — та, которую ей так легко удаётся вызвать — хотела бросить всё и заняться разгадыванием тайны. Эта его часть хотела, чтобы он искал клад вместе с Оливией, как они делали раньше. Искушение было сильным. Лайл помнил восторг от нарушения правил и выживания своими силами.