Вчерашний скандал

— Я бы остановился раньше, если бы ты мне напомнила, что не позавтракала, — заговорил Лайл. — Тебе лучше не полагаться на то, что я буду обращать внимание на такие вещи. Если я по-настоящему не голоден, то вообще забываю о еде. В Египте, когда мы путешествуем, я не думаю о пище, поскольку об этом заботятся слуги. Более того, мы обычно передвигаемся на дахабиях,[10] вместе с поваром, провизией и кухонными принадлежностями. Нам не нужно останавливаться, чтобы поесть в попутных гостиницах, которых и так немного за пределами Каира. Плавать на дахабии — все равно что путешествовать вместе с домом.

В голове у Оливии пронеслось множество образов, достаточно ярких, и они заставили ее забыть о неловких чувствах.

— Как это, должно быть, замечательно! — проговорила она. — Грациозная лодка, плывущая по Нилу, матросы в белых одеждах и тюрбанах. — Она махнула рукой, обводя двор. — Вы скользите по середине реки. По обеим сторонам открываются великолепные виды. Буйная растительность по берегам. Где заканчивается зелень, начинаются пустыня и горы, и там, среди них, виднеются храмы и гробницы, призраки древнего мира.

Они уже вошли в гостиницу, когда Оливия закончила описывать свои образы. Она обнаружила, что Лайл изучает ее так, словно она незнакомая закорючка на обломке камня.

— Что? — спросила она. — Что такое? У меня слишком открыта шея?

— Как просто у тебя это выходит, — ответил Лайл, — воображать.

Для нее это было также естественно, как дышать.

— В данном случае это больше похоже на воспоминание, — ответила Оливия. — Ты посылал мне свои рисунки и акварели, и у нас есть целые горы книг. — Большинство книг она приобрела сама, чтобы следить за путешествиями, о которых Лайл кратко писал в своих письмах. — Я вижу это не так, как видишь ты, но могу понять, как тебе всего этого не хватает.

— Тогда почему… — Лайл умолк, покачав головой. — Но нет. Мы объявили перемирие.

Оливия знала, о чем он хотел спросить. Почему она, понимая, как сильно он стремится в Египет, заманила его в это жуткое путешествие в одно из его самых нелюбимых мест на земле, чтобы умиротворить его родителей, которых не волнует, счастлив ли он, и которые его совсем не понимают?

Оливия понимала лучше, чем кто-либо другой, его стремление жить иной жизнью, следовать за мечтой.

Она хотела, чтобы он обрел такую жизнь.

Она хотела такой жизни и для себя тоже, но поняла давным-давно, что для женщины это почти невозможно.

Не то чтобы она совершенно перестала надеяться или прекратила искать способы достигнуть этого.

Но пока Оливия не нашла ответа — если вообще найдет его, — ей придется жить чужой жизнью. Если Лайл застрянет в Англии… Но нет, думать об этом было невыносимо. Он скорее повесится, а она скончается от скуки.

Ему следует это знать, но он мужчина и тугодум.

И, будучи мужчиной и тугодумом, он, разумеется, не понял все великолепие ее плана.

Лайл, вероятно, сбежит, визжа от ужаса, осознав, что она сделала. Или нет, он ее задушит.

Но все лишь потому, что ему не хватает воображения.

Гостиница «Георг», Стамфорд, Линкольншир, восемьдесят девять миль от Лондона

Незадолго до полуночи

От крепкого и крайне необходимого ему сна Лайла разбудили крики.

— Пьяные гуляки, — пробормотал он. — Только этого не хватало.

Сопровождать трех беспокойных леди на протяжении четырех сотен миль — задача не для слабовольных. Как и лошадей, их следует кормить и поить. В отличие от лошадей их нельзя обменять на свежую упряжку. И на них не наденешь узды. Это означает, что во время остановок надо проявлять бдительность. Нельзя позволять женщинам терять время попусту, иначе они будут слоняться без дела, и чем дольше они остаются на одном месте, тем выше вероятность неприятностей.

К счастью, в половине десятого вечера они добрались до «Георга» без всяких приключений. Здесь к ним присоединились две другие повозки. Вместе с прислугой и багажом они заняли большую часть комнат по коридору. К огромному облегчению Лайла, все три дамы немедленно удалились в свои комнаты после того, как Оливия сообщила ему, что ей необходимо принять ванну.

— Леди сказали, что я пахну как скотный двор, — заметила она.

Вне сомнения, эти две сводницы сказали намного больше, сделав непристойные намеки относительно коней и женщин, ездящих верхом, и вообще обо всем, о чем Лайл думал и что мечтал стереть из памяти.

Не хватало ему, кроме всего прочего, мысленно представлять Оливию принимающей ванну.

Он перевернулся и накрыл голову одной из подушек. Крики были все еще слышны, хотя слов он не мог разобрать.

Сон издевательски помахал рукой и сбежал.

Голоса в сопровождении сердитых шагов приближались.

— Я видела, что ты делаешь!

— Ты преувеличиваешь!

— Ты смотрел на нее влюбленными глазами!

— А как насчет тебя самой? Я видел, как ты с ним флиртуешь!

— Ты пьян.

— Я не пьян и пока не ослеп.

Лайл сдался, отбросил подушку и прислушался, как, должно быть, сделали все остальные жильцы независимо от их желания.