Вчерашний скандал

Целые стены и потолки вырезались и вывозились, чтобы украсить собой музеи и частные коллекции. Храмы разбирались, а камни из них использовались для строительства современных зданий.

Лайлу так не хватало этой монотонной, нудной работы. Он тосковал без нее, ему хотелось что-то искать, замерять, сортировать, приводить в порядок.

Оливия понимала его страсть к Египту, но никогда не понимала его пристрастия к такой медлительной работе. Жизнь в Египте утомила бы ее до безумия, а Лайл хорошо знал, что происходит, когда Оливию одолевает скука.

Она когда-нибудь увидит пирамиды, он в этом не сомневался. Она посетит их, как и другие аристократы, которые приплывают на своих яхтах, проходят по Нилу вверх и вниз — и снова возвращаются домой, увозя в трюмах предметы древности.

Тут Оливия повернулась, но мыслями была все еще далеко. Лайл оказался к этому не готов и почувствовал, как исчезает куда-то весь остальной мир. Не осталось ничего, кроме ее прекрасного лица, синих глаз, белой, как жемчуг, кожи и румянца, который разливался по щекам, подобно рассвету.

Лайл почувствовал, как кольнуло в сердце, словно его пронзил крохотный кинжал.

— Ах, вот и он, владелец этого поместья, — проговорила Оливия с заметным шотландским акцентом, который, должно быть, приобрела в Эдинбурге.

Звук ее голоса вывел Лайла из задумчивости. Он не был уверен, что она не прихватила с собой еще и волынку, чтобы сыграть.

— Расскажи это местным аборигенам, — приблизился он к ней. — Они, кажется, принимают меня за сборщика налогов или палача.

Оливия рассмеялась низким бархатистым смехом. Лайл чувствовал, как тонет в нем с глупостью мухи, бродящей по краю паутины.

«Факты. Придерживайся фактов». Он осмотрел ее одежду так, словно перед ним были древние артефакты.

Поверх копны рыжих локонов Оливии громоздилось очередное сумасшедшее творение модистки: с перьями и лентами, которые произрастали из верхушки. На ней также был очередной безумный шедевр портнихи — рукава размером с винные бочонки и широкие юбки, делающие ее талию чрезмерно тонкой.

«Видимость — это не факт. Видимость — это фантазия». Лайл отбросил прочь эту мысль, словно бесполезный сор.

— Добро пожаловать в фантастический замок, — объявил он, сняв шляпу и поклонившись, чтобы изобразить джентльменское приветствие. — Надеюсь, для тебя он достаточно угрюм и ужасен?

— Замок замечательный! — ответила Оливия. — Он превзошел все мои ожидания.

Она была по-настоящему сильно взволнована. Это безошибочно читалось по пылающему румянцу на ее щеках и горящим глазам.

Будь они детьми, она подбежала бы к нему и кинулась на шею с криками: «Как я рада, что приехала!»

Лайл на мгновение ощутил печаль и чувство утраты, но ведь никто не может вечно оставаться ребенком и никто не хочет этого.

Он вернул шляпу на голову и обратил лицо к замку Горвуд.

— Выстроен в стиле мотт и бейли, — начал говорить Лайл. — В форме подковы. Главное здание состоит из цокольного этажа и трех верхних этажей. Два крыла отходят от западной стены главного здания, с тремя основными этажами над цоколем. Высота сто шесть футов от нижнего уровня до верха парапета. Стены в среднем по пятнадцать футов толщиной. Согласен, это не похоже на обычное строение, и совершенно удивительно, что замок просуществовал так долго и неплохо уцелел.

— Благодарю за урок по архитектуре. — Оливия тряхнула головой, и вокруг ее лица заплясали огненные локоны. — Но я имела в виду пейзаж и атмосферу. И освещение в это время суток: заходящее солнце пронизывает облака, отбрасывая длинные тени на сумрачные окрестности, как будто замок Горвуд распространяет свое уныние на всю долину. — Пока она говорила, с северной башни замка взлетела встревоженная чем-то стая ворон. — А вот и твои темные призраки, — сказала Оливия.

— Атмосфера — это по твоей части, — ответил Лайл. — Но здесь все время идет дождь. — Слишком много коротких темных дней с дождем, за которыми наступают долгие и дождливые ночи.

Все это время Лайл раздумывал, что такого натворил он в этой жизни, чтобы заслужить быть сосланным сюда. Он всего лишь мечтал, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить, и при этом твердил себе, что имеет в виду не Оливию, а здравомыслящего человека. Но вот она приехала, сияющая, словно египетское утро, разбивая его сердце и одновременно воодушевляя его.

— Мне эта атмосфера кажется идеальным фоном для таких страшных историй, как «Монах»[12] и «Франкенштейн»,[13] — сказала Оливия.

— Если это твое представление о совершенстве, то, войдя внутрь, ты придешь в исступление, — сказал Лайл. — Там сыро, холодно и темно. Некоторые окна разбиты, и в штукатурке есть щели. В результате, когда в них задувает ветер, слышны любопытные визжащие и плачущие звуки.

Оливия подошла ближе и посмотрела ему в лицо из-под огромных полей своей шляпы.

— Не могу дождаться, — произнесла она. — Покажи мне. Прямо сейчас, пока еще светло.