Вдали от безумной толпы

– Да, уж этого у них не отымешь! – с чувством подтвердил Марк Кларк. – А нам нужно, чтобы все для нас заранее написано было. Не то мы все равно как малые дети – двух слов перед Господом связать не можем.

– Ежели с нами сравнивать, то пуритане ближе к тем, кто там, наверху, – произнес Пурграсс глубокомысленно.

– Да, – сказал Когген. – Мы хорошо знаем: кому полагается на небо попасть, туда ему и дорога. Человек, стало быть, трудился, раз такую милость заслужил. Я не болван какой, чтобы думать, будто нашему брату дорога в рай такая же прямая, как тому, кто в молельню ходил. Ясное дело, нет. И все же ненавистен мне любой, кто откажется от своей исконной веры, чтобы на том свете себе жизнь облегчить. Для меня это все равно как за несколько фунтов свидетельствовать на суде против товарища. А знаете, соседи, когда у меня как-то раз вся картошка померзла, наш пастор Тердли дал мне мешок для посадки, хотя самому-то едва хватало и купить было не на что. Если бы не он, не видал бы я в следующем году картошки. Разве после этого я могу в другую веру обратиться? Нет уж, буду держаться своей. И ежели правда не на нашей стороне, то ничего не попишешь. Погибать, так всем вместе!

– Это ты хорошо сказал! Эй-богу, хорошо! – похвалил Пурграсс. – Однако, ребята, я все-таки поеду. Пастор Тердли у церковных ворот ждать будет, а там, в телеге, покойница лежит.

– Брось, Джозеф Пурграсс! Пастор Тердли возражать не будет. Он человек великодушный. Уж сколько я употребил за свою долгую неправедную жизнь! Он никогда из-за этого бури не поднимал. Посиди еще.

Чем дольше Джозеф Пурграсс сидел, тем меньше тревожило его поручение, которое он обязался исполнить. Минуты ускользали прочь, не зная счета, пока вечерние тени не сделались заметно гуще и глаза троих приятелей не превратились в светящиеся точки посреди темноты. Когда часы с репетиром, бывшие у Коггена в кармане, пробили шесть, со двора донеслись чьи-то поспешные шаги, и на пороге распахнувшейся двери показался Габриэль Оук в сопровождении служанки, принесшей свечу. Пастух сурово поглядел на физиономии соседей: одну длинную, похожую на скрипку, и две круглые, похожие на медные грелки для согревания постели. Пурграсс, заморгав, попятился.

– Право же, Джозеф, какой позор! Мне за тебя совестно! – произнес Габриэль с негодованием. – А ты, Когген, ничего лучше не придумал? Еще мужчиной зовешься!

Джен устремил на своего друга неясный взор. То один, то другой его глаз непрестанно открывался и закрывался словно по собственной воле.

– Не бранись, пастух, – сказал Марк Кларк, укоризненно косясь на свечу.

– Покойнице уже никто дурного не сделает, – добавил Когген. – И помочь ей ничем нельзя. Она не в нашей власти. Нужно ли человеку себя загонять ради праха безжизненного, который ни видеть, ни чувствовать, ни понимать не может? Будь она сейчас жива, я бы первым ей на выручку пришел. Если бы она есть или пить хотела, еды и питья для нее купил бы. Никаких денег бы не пожалел. Но она померла, и ее, как ни спеши, не оживить. Стараться для нее – тратить время впустую. Так зачем спешить делать то, от чего все равно проку не будет? Выпей с нами, пастух, и останемся друзьями, а то ведь завтра и мы можем оказаться на месте бедняжки Фэнни.

– Оно верно, – с чувством подтвердил Марк Кларк и тотчас выпил сам, дабы печальное событие, на возможность коего указал его друг, не помешало ему в этом.

Ну а Когген в довершение своих размышлений о грядущем запел:

Нынче мир и достаток в жилище моем,

Я здоров и не ведает сердце печали.Насладимся ж, о други, сегодняшним днем,Чтоб вы завтра теплей обо мне вспоминали![55]За-втра! За-втра…

– Прекрати выть, Джен! – прикрикнул Оук и, повернувшись к Пурграссу, сказал: – А ты, Джозеф, тот еще греховодник – даром что строишь из себя святошу! Напился чуть не до бесчувствия!

– Нет, пастух Оук, неправду говоришь! Ты послушай мой резон, пастух: я не пьяный, просто со мной такой недуг приключился, от которого все в глазах множится. Оттого-то тебе и кажется, будто меня стало два… То бишь мне кажется, будто вас, пастухов, двое…

– Если в глазах множится, это тяжкая хворь, – подтвердил Марк Кларк.

– Вечно она на меня нападает, стоит мне в кабачок заглянуть, – кротко пояснил Джозеф Пурграсс. – Ага. Всякой твари вижу по паре, словно я святой муж в Ноевы времена, и меня в ковчег допустили… Да… – Тут возница вообразил себя отверженным и, расчувствовавшись до слез, прибавил: – Видать, для Англии я слишком хорош. Место мне в книге Бытия, как другим страдальцам за правду. Тогда б м-м-меня не обзывали вот так п-п-пропойцей!

– А ну не хнычь! Будь мужчиной!