Вдали от дома

– Пятнадцать фунтов? Конечно, можешь. Ты ведь хочешь, чтобы люди знали про твой бизнес? Ты хочешь, чтобы в городе о тебе говорили? Даже если местный совет заставит тебя его убрать. Вырой яму в газоне.

– Папа говорит, его друзья в «Форде» отклонили твое заявление.

– Не стоило идти в «Форд» втайне от меня, – сказал Дэн. – Мне за тебя стыдно. Думаешь, тебе дадут представительство? В такой-то дыре?

Коротышка покраснел, но улыбнулся бодро и ясно:

– Мы поможем тебе снова его привязать. – Затем он поднял винт, и я подумала: «Какой красавец».

Дэн кивнул миссис Д. Та моментально развернулась и с извиняющейся улыбкой в мою сторону засеменила по гравию к машине. Мгновение спустя «плимут» выехал на дорогу.

Пропеллер согнул моего мужа и, казалось, одолеет его, но нет, он поднял его, как штангу. И швырнул к забору:

– Пятнадцать фунтов, – крикнул он.

Сосед разинул рот.

– Слава богу, что я не родился сильным, – заявил муж, – а то бы уже кого-нибудь убил.

4

Малышом в пэйнхемском пасторате я вскарабкался на кухонную раковину и вывалился в окно, по счастливому стечению обстоятельств, соскреб кусок мяса под лопаткой и не задел головушку. Порой в последующие годы, в душе например, я исследовал кратер в своей плоти и развлекал себя вопросом, что он пророчил: жизнь в бегах от собственной скучной натуры в поиске острых ощущений – я так и буду прыгать, когда нужно оставаться в безопасности и покое? Именно такое желание, теперь я уверен, меня физически тянуло к Аделине Кёниг, высокой темноволосой красавице, с которой я прогуливал уроки в старших классах и исследовал забродившую грязь и травы у реки Торренс, где она текла мрачно и неторопливо у местечка, которое тогда еще звалось Пэйнхемом. Я был пасторским сынком, и меня не интересовали деньги. Меня не впечатляло богатство Кёнигов или их статус в «Дойче-Клабе», но рядом с Аделиной меня словно подключали к электросети: ее подданному так же была важна связь с ней, как электрическому фену или дрели.

Миссис Боббсик была такой же.

У ее мужа розовые щеки, черные как смоль волосы, всегда ненормально весел, словно ребенок в цирке. Как я завидовал его жизни.

Миссис Боббсик зажигала спички, и ее неудачи меня смешили. Я мог предложить тушеное мясо на неделю вперед, семь ужинов для одного на каждый неминуемый вечер, – оно ждало в холодильнике. Мои мысли, очевидно, были безумны.

Дома я поставил обед на плиту, убрал книги с обеденного стола, заменил их другими. Я сомневался, что моя личная библиотека заинтересует эту семью, но также знал, что тут были тома, которые полюбятся всякому: в основном на французском, но иллюстрированные изящными гравюрами – красота механического века, вязальные машины, автоматы, аэропланы с перьями на крыльях. Мне на руку, что в моей монолингвистичной стране нет рынка для этого языка.

Миссис Боббсик не нравился ее свекор. Я мог слушать его весь день. Если он и пытался продать мне автомобиль, что тут такого? Будь у меня возможность, я бы заплатил ему за пропеллер. Я бы подвесил его к потолку по диагонали за рояльную струну. В то же время я поразился, когда крошечный ясноликий мистер Боббсик ШВЫРНУЛ ценный предмет к забору. Насколько иной жизнью жили они, подрезая клушам крылья, чиня аэропланы мылом, решая быть дилерами «Форда», не прося ни у кого разрешения, одни, как канатоходцы, не прячась от судебных повесток.

Что бы Опасный Дэн сделал с повестками? Он бы заплатил алименты на ребенка, рожденного не от него? Он бы выдержал двойное оскорбление: подвергся бы насмешкам как рогоносец и вдобавок понес бы постоянное наказание – платить за плод измены? Я не жалел, что ушел из мира Аделины, но мне было стыдно, что я уполз, как червяк. Я удрал из Государственной библиотеки Виктории (где чувствовал себя прекрасно, как дома) и скрылся в Бахус-Марше, где старшая школа поспешно сплавила мне свой худший класс.

Юристы искали меня через викторину мистера Дизи, но Дизи много в меня вложил, и по этой причине мы всегда делали запись заранее и непредсказуемо. Приставы прибывали, когда шоу выходило в эфир, а я уже был далеко. Когда вы поймете обманчивую природу викторинных призов, этих огромных чеков размером с дверь, которые Дизи дарил на публике, вы будете готовы биться об заклад, что он сам раз или два убегал от приставов.

Пользуясь простой уверткой: не читая почту и не подходя к двери, – я оставался в безопасности, пока не подвесил за щиколотки из окна класса юного Беннетта Эша.

Что будет теперь? Дисциплинарный трибунал потребует от меня, как в церкви моего отца требовали от беременных девушек – предстать перед конгрегацией?

Признаешь ли ты, Аделина Кёниг, что открыто грешила перед богом и оскорбила его паству?

Молишь ли ты бога, ради спасения Христа, чтобы он простил твой грех, и просишь ли прихожан простить тебя?

Намерена ли ты изменить свою жизнь и с помощью Святого Духа жить в соответствии с божьей волей?

Или ты просто сбежишь и не скажешь никому о своей беде?