Вдали от рая

Откуда она взялась в их доме? Трудно сказать. Сначала как будто бы заглянула сюда на часок, потом осталась переночевать у гостеприимной хозяйки, а после и вовсе задержалась здесь на месяцы, будто позабыла уйти… Это была сухонькая маленькая старушка с лицом, покрытым, словно сеточкой, мелкими морщинками, с певучим южнорусским говором и с неимоверно внимательным взглядом широко расставленных добрых глаз. Будучи одной из тех бабушек, которых всегда можно встретить в ближайшей церкви, словно сошедшая со страниц книг русских классиков, она всей своей судьбой, кажется, подготавливалась к тому, чтобы встретить старость в качестве приживалки где-нибудь в большом богатом доме, где никто не считает, сколько тарелок супа поставлено на стол. Вместе с Захаровной в волошинский дом вошли доброта и какая-то тихая терпеливость, запах трав, которые она вечно собирала в окрестных лугах и лесах и развешивала в специально выделенной ей сушильне, терпкий вкус целебных отваров, просто чудодейственным образом излечивающих любые недуги, и несколько потемневших от времени икон – деталь интерьера, до тех пор никогда не появлявшаяся в Привольном… Этой старой женщины было почти не видно и не слышно, но, как только в ней возникала нужда, она тихими шагами появлялась откуда-то из глубин дома или сада и успокаивала, утешала, исцеляла, заговаривала… Казалось, что только с Захаровной дом приобрел цельность и завершенность – как становится намоленной церковь после того, как иконы ее многократно омоются слезами верующих.

С появлением Захаровны напряжение между сыном и матерью исчезло, растворилось в теплом вечернем воздухе. Виктору больше не захотелось возвращаться к теме Сережи. Он с удовольствием принял приглашение Захаровны пройти к ней – в выделенную ей комнату с отдельным входом, которую все называли сушильней.

Там, как всегда, было тихо и ароматно, уютно и по-особенному спокойно. Старая женщина села на широкую лавку за большим деревянным столом и стала перебирать пряно пахнувшие травы, раскладывая их на кучки по какому-то загадочному, только ей одной ведомому принципу. Так уж она привыкла – никогда не сидеть без дела, даже за разговором.

Он почему-то никогда не мог потом воспроизвести в памяти их неспешные, всегда недолгие разговоры – так, ни о чем и о многом… И все-таки это были разговоры только о нем, о Викторе Волошине. С Захаровной можно было поделиться тем, что ему никогда не пришло бы в голову обсуждать с матерью, и от старушки можно было услышать слова, какие в устах сдержанной Валентины Васильевны показались бы невероятными. И отчего-то только ей, странной приживалке, можно было неожиданно для себя самого пожаловаться:

– Знаешь, Захаровна, так быстро летит жизнь… Иногда мне кажется, я навсегда останусь один. Почему вокруг меня никого нет?

Она остро взглянула на него внимательными глазами.

– А как же друзья, Витенька?..

– Скорее, деловые партнеры, – усмехнулся Волошин. И тут же ему стало стыдно перед ребятами, словно он невольно оказался несправедлив к ним. Заторопившись, он поправился: – Нет, друзья, конечно, есть – как же без этого. И родные, слава Богу, есть, мама, ты вот… А все равно, близкой души нет. Совсем близкой, понимаешь?

Захаровна задумчиво кивнула. И, почему-то тяжело вздохнув, отвернулась. А потом тихо произнесла что-то уж совсем странное:

– Уже недолго…

– Ты о чем? – не понял он.

Старуха покачала головой и налила из большого керамического кувшина мятно пахнущий, свежий, прохладный отвар в кружку, разрисованную васильками и ромашками.

– Попробуй-ка, – предложила она вместо ответа. – Это по новому рецепту, из редких трав. Тебе понравится.

Виктор молча смотрел на нее. Ему внезапно стало досадно на свою откровенность; слишком молодым и понимающим был ее взгляд, слишком о многом ему хотелось с ней поговорить – но сегодня отчего-то не смелось, не моглось… Когда он отхлебнул из высокой кружки травяной напиток, живительное спокойствие пробежало по его жилам, и на сердце стало так же легко, как в тот миг, когда он по приезде слушал гудение шмеля над цветным разнотравьем Привольного…

Когда он собрался уезжать, было уже совсем темно. Довольный, судя по всему, успевший как следует пообедать, Юра ждал его в машине. Откинувшись в кресле, насколько позволяли возможности автомобиля, он слушал музыку, что-то такое современное и лирическое.

– Выключить, Виктор Петрович? – поинтересовался охранник.

– Да нет, оставь, – разрешил Волошин, обычно совершенно не разделявший музыкальных пристрастий своего помощника. – Под настроение попало.

И некоторое время оба ехали молча, прислушиваясь к льющейся из динамиков незатейливой задушевной песне.

Глава третья, в которой готовится маскарад и начинают слетать маски

«Ну вот, – с неприятным чувством думал Виктор, – вот тебе и урок. Никогда не нарушай правила! Особенно те, которые установил сам для себя, на основании собственного опыта… Никогда! Иначе потом пожалеешь. Крепко пожалеешь!»