Вдоль берега Стикса

— Что ж. Я не знаю, возможно ли это. Да чёрт возьми, я не знаю даже, как закончится эта битва. Если это твой выбор… Если хочешь играть — играй сейчас.

Алька кивнул и снова поднял скрипку. Он не рассчитывал, что музыку будет слышно в адском грохоте, лязге сталкивающегося оружия, разрывах огненных зарядов, сполохах молний и криках умирающих. Но он и играл не для них.

Он играл для того, кто за тысячей тысячу лет провёл в этой тюрьме, плача и не зная любви. Он играл так, как не играл никогда в жизни. Пусть музыка и не была его профессией, всего лишь хобби самоучки, Алька чувствовал, что Он слышит. Он внемлет. Он на миг перестаёт плакать и растворяется в музыке. Соприкасается с душой и сердцем играющего.

Дьявол стоял рядом, оберегая музыканта, огородив его своей властью от яростной бойни, какой ещё не видывал ни один из мириадов миров. Дьявол тоже вслушивался в музыку. И тоже чувствовал прикосновение бога. Бога, который больше не плакал.

Тогда дьявол протянул свои ловкие корявые пальцы к почти пустому заплечному мешку. Выудил из него наконечник копья, которым когда-то давно в одном из миров пытались убить бога. И всадил его Альке в грудь.

* * *

— Что теперь будет? — спросил Алька.

Он не мог спрашивать, потому что умер. Но он спросил.

— Ничего особенного, — ответил Азраил.

Он тоже не мог отвечать. Потому что тоже умер. В тот же миг, как исчез бог, создавший Стикс, и исчез сам Стикс, и исчезли в нём все твари созданные, твари разумные, твари высшие — твари проклятые. А с ними все божьи твари из всех миров, пришедшие на великую битву. Не было больше Стикса, и не было им места в нём, так что исчезли все. И Азраил исчез, поэтому не мог отвечать. Но он ответил.

— Ничего особенного не будет, — ответил он. — Боги не смирятся с поражением. Никогда и никто из смертных не должен покушаться на Братьев, равных среди равных. Если даже сами боги просчитались в своих же законах, они найдут способ вернуть всё обратно.

— И Стикс возродится?

— Разумеется. И высшие будут, как прежде, в ярости. Проклятые будут страдать. Верующие — верить. Фанатики — оправдывать свои злодеяния волей божьей и высшим благом. Потом кто-то снова попытается нарушить равновесие и разразится война, какой еще не случалось по обе стороны Стикса.

— А как же… Он?

— А что Он?

— Он не умер?

— Никто из смертных, помнишь? — хихикнул Азраил. — Нет, Он не умер. Они не могут рисковать своим бессмертием, допуская покушение на нелюбимого, но всё-таки Брата. Им пришлось вмешаться и пересмотреть приговор.

— И теперь Он свободен?

— Да.

— А ты?

— Что я?

— Ты же умер?

— Кажется, да.

— Но ты не умер?

— Не знаю. Кажется, нет. Я думаю, что воскресну вместе с остальными, когда возродится Стикс.

— Он возродится?

— Конечно. Они не могут рисковать своим всемогуществом, допуская неисполнение своих же законов. Поэтому Стикс по-прежнему будет Горькой водой, омывающей другие миры. Так должно быть, чтобы ни смертные, ни боги не забывали о случившемся. Чтобы было место, где могут укрыться даже те, кто проклят богами. Они должны быть детьми хоть кому-то, ведь приёмные дети бывают ничуть не хуже родных.

Алька вздохнул. Он не мог вздохнуть, потому что умер, но всё равно вздохнул.

— Ты обманул меня, Азраил.

— Ну конечно. Я же дьявол.

— И как же теперь я?

— Ты… Ты останешься здесь, как и хотел.

— Навсегда?

— Навсегда. Или до тех пор, пока я не найду способ освободить тебя снова.

— Что же мне теперь делать?

— Всё то, что раньше делал Он. Страдать, как страдал Он. Наполнять воды проклятой реки. Ведь только так может существовать Стикс. Иногда я буду приходить сюда, чтобы скрасить твоё одиночество. Всё остальное время ты будешь плакать здесь один.

Алька кивнул, понимая. И заплакал.

Астрахань — Москва, 2019.