Вдоль горячего асфальта

За воротами каменные сени — первая линия обороны.

В доме не окна, а бойницы, сужающиеся в сторону улицы. В горнице — очаг, посуда, постель. Из резных стойл глядит домашний скот: корова — с овцу, овца — со свинью, свинья — как сплющенный еж, все, как в крепостце, под рукой.

При двухэтажном доме башня — два этажа сплошной фундамент, и еще пять этажей пахнут сеном, рогом, пылью и вдруг высоко наверху — свежестью снежного Тетнульда.

С этажа на этаж попадаешь по переносной лесенке. Деревянные перекладины — как ветки, но железного дерева. Лесенку можно втащить за собой в люк, после чего закрыть люк плитой.

Представьте себе, враг прорвался сквозь низкие ворота, овладел сенями, он уже в доме, он в башне, по пятам поднимается за хозяином с этажа на этаж, и вдруг — свежий ветерок гор — остается кровля, вверху — небо, камни — внизу.

Хозяин бросает последний взгляд на мир: прощайте, груша-дичок и красноватая пчела, кипящая река и висячий мостик из тонких дощечек, шахматные поля и галереи лесов над полями. Прощай, веющая холодком снежная вершина вдали.

Патроны на исходе. Меч выбит из рук. Остается прыжок с кровли вниз…

Потомки племен, потерпевших крушение, — они пробирались к морю — их гнали от моря. Они разводили сады — у них отбирали удобные земли. Они жили в горах среди шакалов и занимались грабежом. Что еще им оставалось делать?»

Сванские селения в извилистых долинах высились, как колчаны, полные башен-стрел.

Не зная колеса, сваны и в летнюю пору возили бревна и сено на санях.

Они гнали из ячменя водку и убивали друг друга из-за водки.

Они мыли золото и убивали друг друга из-за золота.

Еще убивали они друг друга из кровной мести. Павлику и Машеньке довелось встретить на зеленом лугу среди рододендронов спускавшееся с гор траурное шествие.

Женщины в черном, с седыми космами распущенных волос негромко причитали. Мужчины с обнаженными головами несли на легких носилках пришнурованный к ним труп — пуля мстителя настигла кровника в горах.

Его дед, отец, дяди, старшие родственники убили и были убиты. Бесконечная цепь ответных убийств уходила в глубь времен. Мстя, он тоже убил, и теперь настал час его Седана, я не оговорился, реванш — та же месть…

Пробираясь в дальние убежища старины, Павлик и Машенька видели в Адыгее дольмены и в Северной Осетии древние капища, но это уже были охраняемые законом заповедники и музеи.

Аварцы лепили свои гнезда на орлиной скале.

— Но что это за шесты у тебя на сакле, сосед? Разве ты шейх и у твоего жилища знамя пророка? Или, натянув канаты над кровлей, собираешься, забавник, спорить в искусстве с канатными плясунами? Или, гордец, сам себе проводишь телеграф?

— Эй, кунаки, не шейх и не канатный плясун ваш сосед. И не его это выдумка. С вашего разрешения, это чудо техники — радиомачты — радиоантенны, — говорит Москва, а слушает Аварла.

В Пасанаури Машенька пробовала мороженое, а Павлик знакомился с хевсурами в синих, похожих на стихари одеждах.

Женщины в синих балахонах ехали по двое на одной лошади. Кооперативы долин звали их с гор за солью, мукой, мануфактурой, и хозяйка прихватила хозяйку. С женщинами спустился и мальчик в синем стихарчике.

В три года он примерил кольчугу предков, упал под ее тяжестью и не заплакал.

В четыре — увидел людей, одетых не так, как хевсуры, и не удивился.

Теперь ему было шесть, он презирал мороженое, но скосил глаза на карандаш. Павлик протянул ему карандаш, и щеки мальчика зарумянились от удовольствия.

20

На этот раз Павлику с Машенькой предстояло освоить седла.

— Я и не подойду к лошади! — отрезала Машенька — и подошла.

— Не сяду на лошадь! — и села.

— И ста метров не проеду верхом! — И вот уже пятые сутки, в ливень, через ледяные броды, верхом пробиралась Машенька вместе с Павликом и другими членами экспедиции по малодоступной горной тайге.

Группа насчитывала двадцать всадников и, включая вьючных и запасных, двадцать пять лошадей — таких многоопытных, как Булат, Букан, как Буржуйка, и впервые ходивших на Бию — молодых, вроде Пурги.

Все лошади обладавшие своими характерами и темпераментами — легко возбудимые холерики и неторопливые флегматики, быстрые на решения сангвиники и склонные к мрачным предположениям меланхолики, одинаково соблюдали общелошадиные хитрости.

Ночью они собирались в замкнутый круг крупами наружу и, лягаясь, могли отбиться от дикого зверя, с какой бы стороны он ни напал.

Подпуская людей, они не давали надеть уздечку, а перед седловкой надувались, и Машенькина Буржуйка больше всех, но, преодолевая лошадиное лукавство, Машенька в лыжном костюме, с баклажкой спирта у пояса, затягивала подпругу как можно туже.

На крутом подъеме путешественники покидали седло и подымались, держась за конские хвосты.

Спускались чуть ли не под углом в 45 градусов по канаве, где жидкая грязь скрывала пни и камни. Всадники, перенося центр тяжести, отклонялись к лошадиным крупам, а лошади в поисках более удобного спуска покидали «дьявольскую лестницу». Тогда кричали «конюха назад», и Алеха направлял виновницу беспорядка в грязную канаву.