Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти (СИ)

- Чего вы приходите сюда порядки наводить? Шли бы себе домой и наводили порядок там.

Что тут сталось! Ведь подворье, где жили мы, считалось исконно бабиным!

Круто развернувшись, баба пошла к тетке Марии. А у той золовка Марушка Загородная и двоюродная сестра Волька (Ольга) Твердохлеб, племянница бабы. Выслушав возмущения бабы Софии, те не выдержали и громко расхохотались:

- Шо старэ, то и малэ! - вынесла вердикт тетка Мария. Разобидевшись, баба София ушла до горы, к тетке Павлине.

Родителям колхозное радио сообщило о конфликте еще до прихода домой. Я уже предполагал, что меня ждет разбор полетов, так как тетка Мария предварительно успела со мной поговорить. Придя с поля, отец, отворачивая голову в сторону соседа, ушел в сад, к пасеке. Воспитательные воздействия мамы были сведены к нравоучениям.

Но баба София не могла долго держать зла. Когда случался любой конфликт, она чувствовала себя неловко. Невиноватая, она всегда первой искала примирения с виноватым.

Баба София часто рассказывала мне о жизни на Подолье, обычаях, о приготовлении различных старинных блюд. Однажды речь зашла о так называемых галушках, подаваемых на стол под затиркой.

Галушка - это катыши теста из отрубей и ржаной муки размером с небольшой огурец. Обжаренные в подсолнечном масле, они лучше сохраняют свою форму. Затирка готовилась как подлива из зажаренной ржаной муки. На порцию приходились две-три галушки, залитые сверху темной сметанообразной массой затирки.

Баба София через маму передала, чтобы в воскресенье после обеда я пришел отведать галушек. В обед мама позвала меня к столу. Я отказался, сказав, что обедать я буду галушками. Мама тихо посмеивалась.

До горы я шел, подпрыгивая, предвкушая лакомство.

У бабы Софии, прослышав про дивное яство, собрались ее товарки. Они сидели за столиком под раскидистым ясенем у забора. Ясень тот никто не сажал. Вырос из семени, невесть откуда принесенного ветрами. Перед каждой бабиной гостьей стоял полумисочек, в котором угадывались по две галушки, облитые затиркой.

Одна из старух, взяв полумисочек в руку и, держа его у груди, ложкой брала небольшой кусочек галушки. Поваляв его в затирке, отправляла в свой беззубый рот. Долго жевала, как будто сосала. Проглотив, с вожделением произнесла:

- Ото ж як смачно!

У меня от голода засосало под ложечкой. Рот наполнился слюной.

- Тебе сколько? - угодливо наклонилась ко мне баба София, - две, три?

- Четыре! - я решил не мелочиться.

Баба София подала мне заветное блюдо. Глядя на бугристые контуры галушек, облитые серовато-бурой затиркой, я вспомнил одноклассника Мишку Бенгу, часто страдающего несварением желудка.

Ребром ложки я отдавил треть галушки и храбро сунул ее в рот. Начав резво жевать, я вдруг притормозил, неуверенно валяя во рту галушку, не зная, что дальше делать. Галушки были совсем безвкусными. Затирка такая же, к тому же сильно отдавала жженной мукой. Баба Явдоха почему-то называла такой соус душениной.

- Ну як воно? - голос бабы Софии напрашивался на похвалу.

Чтобы выглядеть воспитанным, я с усилием проглотил то, что было во рту.

- Як г...о! - как можно честнее, без паузы отреагировал я.

Бабины подруги застыли с открытыми ртами. Замерли в воздухе и их ложки, несущие ко рту очередную порцию...

Тотчас вернувшись домой, я с нетерпением ждал, когда мама скроется в доме или уйдет на огород. Мамин борщ я ел у дворовой плиты прямо из кастрюли, едва успевая глотать. Потом настала очередь пляцок (коржей) с маком, залитых топленым молоком с сахаром. Коржи я заканчивал под собственный стон от получаемого наслаждения.

Вечером я услышал, как мама тихо рассказывала вернувшемуся из Могилева отцу:

- Наш после галушек съел пол-кастрюли борща. А пляцки с маком ел так, что хавки трещали (за ушами трещало. - смысл. перевод).

И когда она подсмотрела? Сама-то ушла далеко в огород.

Вкусовые качества галушек под затиркой в селе обсуждали долго.

С возрастом подобные инциденты случались все реже. Свидетели наших стычек пытались возмущаться. Баба София в ответ успокаивала:

- Такий вродився. Так бог дав. Такий самий скаженый як Никола.

А я бродил по лесополосам, заготавливая бабе цветы акации в конце мая. Потом цвела липа. Набив торбу цветом, я ломал две - три ветки, густо усеянных липовым цветом и все это приносил бабе Софии. По крохким (ломким) липовым деревьям лазил осторожно. Предпринятая однажды попытка подстраховаться веревкой могла закончиться плачевно. Липовый цвет баба сушила на подоконнике, а ветки развешивала по стенам нежилой великой хаты.

Ромашку в больших количествах я находил вдоль лесополосы, сразу за селом. Вырванную с корнем, я приносил ее снопами. Цвет баба София обрывала сама. За шиповником и терном она ходила глубокой осенью в старый лес. Если это случалось в воскресенье, за ней увязывался и я. По дороге домой по склонам долины Куболты она вырывала с корнем несколько низкорослых кустиков седой душистой не горькой полыни. Чай и кофе она не пила. Всегда говорила:

- То хай пани пьют.