Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти (СИ)

- Мне в армию придется с тобой идти, чтобы мотать тебе портянки! Посмотри на Сашека Грамму! Люнька говорит, что он с шести лет онучи наматывает быстрее, чем Митя!

Тавик в очередной раз снимал сапог и снова начинал наматывать, в который раз, заново:

- И цыгане своих детей хвалят. - глубокомысленно произносил Тавик, начиная наворачивать портянку на вторую ногу.

Тавик любил говорить афоризмами, пословицами и поговорками.

Необходимо уточнить, что онучи Тавик научился заворачивать только после шестого класса. Мне всегда казалось, что он не считал это занятие первостепенным. На первом месте у Тавика были техническая литература, математика и естествознание.

Тетка Раина Тавикову поговорку воспринимала по-своему:

- Какие цыгане? Нет у них цыган в роду! Люнька - дочка Макара Олейника. У Мити в роду цыгане и не снились...

Семью Граммы я знал. Они жили в угловом доме с правой стороны дороги, ведущей в Брайково. Через дом от усадьбы с старым бросовым домом Шаргу. Потом там было правление и сельсовет. Затем сельсовет перешел в другое крыло. Сменяясь по кругу в том доме жили фельдшера и агроном Гедрович. Долгое время там был медпункт.

Грамм в семье было четверо. Саша, который дружил с Тавиком, старше меня на целых три года. В школе он с младших классов был выдающимся спортсменом. Он был самым сильным в компании даже намного старше себя. Закрученный им колпачок для флакона с чернилами, открутить не мог никто. До сих пор для меня остается загадкой, почему завинченные Сашей колпачки откручивал я. Я был на три года младше, был худым и гораздо слабее физически. На мой сегодняшний взгляд, я откручивал колпачки потому, что очень хотел их открутить.

Саша великолепно пел. Все годы он был запевалой в школьном хоре, исполнял сольные номера. Один раз он исполнял на сцене сельского клуба морской танец с чечеткой! Неоднократно я приходил с мамой на примерку к фельдшерице Полине Павловне, которая была и модисткой. Они жили в одном доме с медпунктом.

Под высоким кустом ═сирени за пунктом на табурете располагался Владимир Николаевич, доктор, лишенный диплома за частое поклонение Бахусу. Его направили в наше село на исправление и разрешили работать фельдшером. Прижав подбородник скрипки и, закрыв глаза, доктор играл разные мелодии. Саша стоял, опустив руки по швам, и старательно пел. Доктор периодически резко отнимал от струн смычок, прерывая игру:

- Тут надо брать выше. Слушай!

Доктор снова наигрывал музыкальную фразу:

- Понял? А теперь давай вместе.

Разучивание песни продолжалось.

У Саши был младший брат, Боря. Он младше меня на два года. В то далекое время было ощущение, что Боря был бледной тенью своего брата. Потом, после шестого класса у Бори прорезался голос и он стал знаменитым на весь район. Во многом, благодаря ему, наша школа занимала призовые места на смотрах художественной самодеятельности в Тырново, а потом в Окнице, Атаках, а потом, после того, как у Бодюла в Окнице украли пальто и шапку, и в Дондюшанах, куда в наказание Окнице перевели районный центр.

Пальто и шапку у Ивана Ивановича Бодюла, тогда первого секретаря компартии Молдавии, утащила в Окнице, во время республиканского выездного партхозактива, легкомысленная ватага подростков под предводительством сына директора Каларашовского дома-интерната, впоследствии моего приятеля и однокурсника моей жены, а позже главного врача Окницкого лесного санатория "Лесная сказка" в урочище Денжень, Коли Лука.

Что касается братьев Грамма, селе утверждали, что музыкальные способности и певческий талант сыновья унаследовали от мамы. Их мама Люнька была дочерью старого Макара Олейника. Дед Макар жил в глубине огорода в хате, больше похожей на сарай. Хата деда Макара была покрыта очень высокой, потемневшей от времени, почти черной, крутой соломенной крышей. Стреха низко нависала над почерневшей от времени дверью и небольшим подслеповатым оконцем. Перед хатой-сараем росли несколько высоченных акаций и одинокая высокая груша, дававшая вкусные кисло-сладкие мелкие плоды.

Дед Макар в молодости был моряком. Неодолимой страстью его были матросские песни. Под настроение дед Макар одевал на затылок бескозырку, залихватски сдвигал её набок до самого уха и начинал орать:

Роскенулось море шероко

И волны бушують вдали.

Товареш, мы едем далё-о-око

Подальше от нашей земли...

Не закончив, запевал следующую:

Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

Пощады никто не жела-а-ет...

Без паузы и перехода затягивал сухопутную:

Салавей, салавей пта-ашичка!

Канареичка жалабно паё-от...

Исполнение песен Макар прерывал комментариями, от которых мы, еще не ходившие в школу, млели от восторга и от ощущения собственной причастности к героической морской службе. Женщины помоложе лукаво молча улыбались в концы завязанных хусткок. Те, что постарше, особенно старухи, крестились, отвернувшись, бормотали:

- Прости, господи...

- Макар знову святкуе... - констатировали мужики, собравшиеся к вечеру на скамейке под соснами перед сельсоветом.