Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти (СИ)

А на пороге кузни уже стоял Палута (Павло) Мошняга, вечный и бессменный колхозный сторож. В руке он держал довольно длинный металлический прут. Из-за усиливающегося сипения горна, раздуваемого дядей Сяней, я разобрал только одно его слово - солома.

Коваль взял в руки прут, осмотрел его вдоль одним глазом, попробовал слегка прогнуть.

- Придешь к концу работу. - коротко бросил он.

Палута ушел, по обыкновению, подозрительно оглядываясь.

Коваль, тем временем, уже сунул конец прута в жар горна. Раскалив до ярко-оранжевой окраски, стал отбивать конец прута, постоянно его проворачивая. Под ударами прут слегка вытягивался, конец его становился острым. Заострив прут, подошел к огромному колесу темно-серого ручного точила. Я подскочил туда же. Наконец-то настал и мой час!

Коваль, молча, кивнул. Я стал раскручивать круг деревянной ручкой. Несколькими движениями Коваль сделал конец прута гладким, блестящим, похожим на острие огромной иглы. Заточив прут, он снова пошел к горну. Я еще некоторое время крутил точило, наблюдая, как круг захватывает на себя тонкий слой воды из выдолбленного деревянного корытца. Но все хорошее очень быстро кончается. Надо было уступить точило дяде Симону. А я поспешил к Ковалю.

А тот уже снова раскалил прут на некотором расстоянии от острия. Вставив раскаленную часть прута в отверстие наковальни, согнул прут, а затем ударами молотка догнул прут так, что тот стал двойным на конце, а острие начало смотреть в обратную сторону. И снова горн. В этот раз Коваль раскалил сдвоенный конец прута добела, пока из него не начали выпрыгивать искры. Посыпал каким-то серым порошком, который мгновенно разлился по металлу.

- Зачем так сильно надо греть? - спросил я дядю Сяню.

- Сейчас будет сваривать.

Установив сдвоенный конец прута на наковальню, Коваль снова начал отковывать, постоянно проворачивая. В горн прут погружался еще раз, раскаляясь добела. Снова порошок. Постепенно сдвоенный кончик прута снова стал круглым и заостренным. Снова шлифовка на темно-сером кругу. Я вновь усердно крутил. Теперь прут имел уже два острых кончика. Один конец смотрел вперед, а второй назад.

Пристально всматриваясь, я так и не заметил сварного шва, соединяющего сдвоенный прут. Снова горн. Разогрев докрасна, Коваль трубкой отогнул в сторону острый конец, направленный обратно. Я уже начал догадываться. Но когда Коваль охладил весь конец и, а затем снова нагрел только острие обратного конца и выгнул острие почти параллельно пруту, моя догадка переросла в уверенность.

- Крючок для надергивания соломы из скирды! - рвался из меня крик. Но я молчал. Так было серьезнее.

А Коваль снова успел поместить уже другой конец прута в горн. Раскалив, в течение нескольких минут на круглом конусе наковальни отковал очень красивое круглое кольцо, за которое надо тянуть солому. Коваль все это делал так легко и понятно, что я был уверен, что я запросто смогу сделать такой же крючок.

Когда я пришел на кузню следующий раз, Коваль осматривал двух лошадей. Их привели с какого-то соседнего села. Одна из лошадей сильно хромала. Коваль ходил вокруг лошадей и, поднимая поочередно ноги, что-то недовольно бубнил себе под нос. Оказывается, лошади охромели после того, как их подковал тамошний кузнец. Поднимая поочередно ноги, Коваль внимательно осматривал копыта и подковы, что-то тихо объясняя подошедшему дяде Сяне. Тот неодобрительно крутил головой.

Хозяин-единоличник стоял рядом и, понуро опустив голову, ждал приговор. Дядя Сяня ушел в кузницу и скоро вынес небольшой деревянный ящик с ручкой. В ящике были разные инструменты и коробочки. Коваль привязал коня к станку и взял из ящика небольшой молоток. Зажав копыто передней ноги между своими коленями, он внимательно осматривал подкову и копыто лошади, постукивая молотком. Осмотрев вторую переднюю ногу, Коваль взял заднюю и слегка потянув, устроил копыто коня между коленями.

Мне стало жутко. Перед моими глазами встала кошмарная картина, когда один из коней, ведомых на водопой к Тавиковому колодцу, ударил копытом задней ноги огромного черного пса. Собака принадлежала старому Сергею Суфраю. Пес сорвался с цепи и, выскочив на дорогу, бросился на лошадей. От удара пес, кувыркаясь, отлетел и долго дергался на дороге, поднимая пыль.

Потом затих, только возле головы разливалась лужица яркой, быстро густеющей крови. Возвращающиеся с водопоя лошади всхрапывали, опасливо обходя застывшее тело собаки с неестественно раскинутыми ногами. Подошедший с мешком дед Сергей унес пса в сторону брайковской лесополосы.

Глядя на Коваля, наклонившегося над копытом, я боялся даже представить себе, что будет, если конь ударит его так, как ударил собаку. На всякий случай я решил, что кузнецом буду, но коней подковывать не стану.

Закончив с первым конем, Коваль тем временем начал обстукивать переднее копыто второго коня. Внезапно конь дернул ногой.