Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ)

- Страшнее всего было смотреть на кувыркающиеся тела помпиеров, снесенных взрывной волной с крыш многоэтажных соседних домов. Что чувствовали люди, когда видели, несущийся навстречу, булыжник мостовых?

Помпиеров, - продолжал отец, - набирали только из бессарабцев. Коренных румын отправляли на фронт. Бессарабцам немцы не доверяли. Все-таки целый год жили при советской власти. - говорил, вспоминая службу в Румынии, отец.

Особенно донимал голод. Он был одинаков, что у румын, что у русских. Главное, о чем мечтали, о чем говорили в казарме, во время дежурства, при выходе в город - о еде.

- Особенно неприятными были, почему-то одни и те же сны. Стол, уставленный разнообразной едой, а дотянуться невозможно. - рассказывал отец.

Рябчинская Дина Михайловна недавно сообщила мне, что по рассказам её отца - Брузницкого Михаила Романовича, они с моим отцом воевали рядом. Уже перед взятием Берлина их пути разошлись. Приехали домой одновременно. Мать Брузницкого наварила полную макитру домашних макарон с луком, зажаренным на подсолнечном масле. Михаил Романович, живший по соседству, пригласил на ужин моего отца. Вчерашние фронтовики без ста граммов и стакана вина остановили пиршество, когда увидели пустую макитру.

В Бухаресте пожарники чувствовали себя вольготнее остальных военнослужащих. По воскресеньям, после службы в церкви свободных от дежурства помпиеров отпускали на два - три часа в увольнительную. Отец и его сослуживец родом из Згурицы спешили в, расположенную на окраине Бухареста, корчму. Убирали, огороженный высоким забором, обширный двор, кололи дрова, чистили у животных.

Работали только во дворе. Застигнутых на работе по найму военнослужащих в комендатуре наказывали строго, сажали в карцер. За работу давали кукурузную муку, из которой, вернувшись в пожарную часть, варили мамалыгу. Иногда хозяйка варила мамалыгу сама, добавляя в неё немного жира и остатки, недоеденного клиентами, чесночного соуса с поджаренной мукой.

В сорок четвертом, возвращаясь домой после демобилизации, отец был задержан советскими автоматчицами в долине у села Мындык. Всех согнали за колючую проволоку на берегу озера, о чем я писал. Потом два месяца в Житомире. Уже в конце ноября в заиндевевших, насквозь продуваемых, вагонах повезли в Муром.

- Только тогда я по настоящему понял, почему так часто рядом упоминаются голод и холод, - рассказывал отец. - В задней части вагона через щели постоянно наметало, поднятый поездом, серый снег. В буржуйках, которые были в вагонах, а то и на настеленном листе жести жгли всё, что горело. Жгли даже письма от родных. Старались согреть хотя бы руки.

Бак с кашей приносили в первой половине дня. Сразу раздавали порции на целый день. Все старались съесть суточную порцию сразу, пока каша была горячей. После каши становилось теплее. К обеду несъеденная каша замерзала, превращалась в камень. Разогреть было невозможно даже на буржуйке, так как не было дров. Об этом рассказывать?

- Регулярно выдавали только махорку. Я не курил. Зная это, курильщики предлагали хлеб за махорку. Хлеб не лез в глотку, когда я ел, а обменявшие курили махорку и смотрели на меня. Я перестал менять. Махорку у меня забирал мой кумнат, Павло Твердохлеб, отец Тавика. Он курил, не переставая. Павло и свой хлеб обменивал на табак у других. Не доезжая Брянска, слёг. Два дня весь горел. Так, в горячке, и умер. Негнушиеся, как бревна, тела умерших перегружали в небольшой вагон в середине состава. На одной из станций перед самым Муромом вагон отцепили. Где могила Павла?

Олесько Кордибановский, как и я, был артиллеристом. Когда вручную катили пушку через болото, подкладывали бревна. Соседний расчет стал тонуть вместе с пушкой. Что могли сделать семь человек с полуторатонной тонущей пушкой? Сами еле выбрались, а пушка скрылась в топи очень быстро. Майор, которого совсем недавно назначили командовать полком, застрелил командира орудия. А в чем был виноват человек, если сам майор распределил позиции каждого орудийного расчета и маршруты выдвижения? На встречи с ветеранами Олесько не любил ходить и об этом не рассказывал. И правильно сделал. Он мне потом, когда пасли коров в колии, рассказал.

О чем рассказывать?

Трофеи

По рассказам взрослых, в конце войны вышло постановление, разрешающее всем красноармейцам бесплатную отправку личных посылок домой. Сейчас полагаю, что разрешение отправлять по почте и везти трофеи было своего рода психологической компенсацией за четыре года войны. Я не помню разговоров взрослых в селе о том, что кто-либо отправлял либо получал такие посылки по почте.

Вернувшиеся из Германии демобилизованные мои земляки везли домой трофеи в вещмешках. Наш сосед Савчук привез в качестве трофеев швейную машину и карманные часы. Те часы я помню. На толстой цепочке они пристегивались колечком к петле брючного ремня. Под откидывающейся крышкой был светящийся циферблат, на котором, говорили взрослые, немецкими буквами было написано: "Зенит".