«Вдовствующее царство»

Пытаясь объяснить этот казус, уместно обратить внимание на тот факт, что Ховрины-Головины, к роду которых принадлежал Иван Иванович Третьяков, из поколения в поколение поддерживали теснейшую связь с Московским Симоновым монастырем, оказывали покровительство этой обители[1741]. С учетом этого обстоятельства нетрудно догадаться, в чью пользу было вынесено судебное решение в июле 1543 г.: дело выиграл Симонов монастырь[1742].

Но помимо фамильных симпатий к названной обители, которые, возможно, сделали И. И. Третьякова небеспристрастным судьей в упомянутой земельной тяжбе, в этом деле проглядывает и некая ведомственная коллизия: не нарушил ли казначей в данном случае судебных прерогатив дворецкого кн. И. И. Кубенского? Сопоставим две даты: Третьяков вынес свой приговор 17 июля 1543 г., а за несколько недель до того, в июне указанного года, боярин и дворецкий кн. Иван Иванович Кубенский упоминается в разрядной росписи в качестве первого воеводы большого полка, стоявшего во Владимире[1743]

. Напомню также, что это — последнее известное нам упоминание кн. И. И. Кубенского с чином дворецкого: в течение последующих двух с половиной лет никаких сведений о руководителях Большого дворца в сохранившихся источниках нет (см. выше табл. 5).

Таким образом, наиболее правдоподобное объяснение описанного выше казуса состоит в том, что в июле 1543 г. «большого» дворецкого просто не было в столице, так как он находился на военной службе во Владимире, и тогда писцы доложили дело казначею, который заполнил возникший в судебной системе вакуум. Произошла ли замена судьи по подсказке самих властей Симонова монастыря, заинтересованных в том, чтобы их дело разбирал близкий к обители человек, — об этом можно только догадываться…

Поскольку должности дворецких в 40-е годы подолгу оставались вакантными, казначеи все чаще выполняли их функции. Однако на первых порах эти перемены не были институционализированы: судебные решения выносились, а грамоты выдавались ad hoc

, без внесения изменений в формуляры соответствующих документов. В этом отношении весьма характерны рассмотренные выше тарханно-несудимые грамоты 1546 г. Вологодской Глубокоезерской пустыни и Московскому Симонову монастырю: хотя обе грамоты были выданы, судя по пометам на обороте, казначеями (в первом случае — И. И. Третьяковым, во втором — им же и Ф. И. Сукиным), но в их тексте сохранено указание на суд дворецкого[1744].

Во второй половине 1540-х гг. выполнение казначеями функций областных дворецких, т. е. судей и администраторов, по отношению к населению некоторых территорий из временной меры превращается в постоянную практику. Тогда, по-видимому, в ведение Казны перешла Вятская земля. С начала 1549 г., как показал В. Д. Назаров, расширились и полномочия казначеев в центральных уездах страны[1745].

3. Дьяки и подьячие

Самую многочисленную группу служащих административного аппарата составляли дьяки и подьячие: по источникам 1534–1548 гг. нам известно 157 лиц, имевших чин дьяка или подьячего[1746], что более чем на четверть превышает аналогичные данные за 28 лет правления Василия III (по подсчетам А. А. Зимина, 121 чел.)[1747]. Конечно, наши наблюдения о росте численности приказного люда опосредованы сохранившимся документальным материалом, который также возрастает в описываемое время по сравнению с первой третью XVI в., но поскольку увеличение массы документов происходило при непосредственном участии дьяков и подьячих, то, очевидно, перед нами — две стороны единого процесса бюрократизации управления, проявлявшегося как в росте административного аппарата, так и в увеличении объема канцелярской продукции.

Но хотя сама тенденция к бюрократизации управления не вызывает сомнения, численность правительственного аппарата по европейским меркам оставалась невысокой. Нужно учесть, что названная выше величина — 157 чел. — не дает представления о количестве одновременно

действовавших приказных дельцов, а только суммирует данные о дьяках и подьячих, которые хотя бы раз упоминаются в документах 1534–1548 гг. Между тем число дьяков и особенно подьячих, лишь однажды упомянутых в сохранившихся источниках, достигает более одной трети (55 чел.) от указанной выше суммы[1748].

Более показательны в этом отношении списки государевых дьяков, составленные на определенную дату. К сожалению, подобные реестры дошли до нас только от конца изучаемого периода. В январе 1547 г. в связи с предстоящей свадьбой Ивана IV был составлен список дьяков, насчитывающий 33 человека[1749]. Сохранился также перечень дьяков, которым новгородский архиепископ Феодосий послал 26 марта 1548 г. гостинцы — «угорские» золотые, но по понятным причинам (учитывая цели составления документа) этот перечень явно неполон: в нем названо всего 14 имен[1750].