«Вдовствующее царство»

Почему, например, ни одна из московских летописей 40–50-х гг. (Воскресенская, Постниковский летописец, Летописец начала царства и т. д.) не упоминает о начале столь важной (по мнению историков) реформы? Этот факт трудно объяснить, если принять гипотезу Н. Е. Носова об издании в конце 30-х гг. XVI в. особого указа (или уложения) о введении губных учреждений по всей стране. Напротив, если считать, как полагает большинство исследователей, что такого указа не было и выборные судебные органы вводились постепенно путем рассылки губных грамот в отдельные волости и уезды, то молчание официальных московских летописей о реформе вполне понятно: указанная канцелярская процедура, растянувшаяся к тому же не на один год, не являлась для летописцев целостным и значимым событием, а потому и не была «замечена» ими.

Лишь псковский летописец сообщил под 1540/41 г. о пожаловании великим князем грамот «по всем градом большим и по пригородом и волостем» — «лихих людей обыскивати самым крестьяном межь собя по крестному целованию и их казнити смертною казнию, а не водя к наместником и к ихь тивуном»[2080]. На это у летописца были свои, местные причины, а именно длительный конфликт псковичей с наместником — князем А. М. Шуйским. Но, как показал И. И. Смирнов, хронология псковских летописей очень ненадежна, и приведенное известие может быть использовано только для датировки учреждения губных органов в самом Пскове, но не в стране в целом[2081]

.

Выше уже приводились наблюдения И. И. Смирнова и А. А. Зимина, ставящие под серьезное сомнение гипотезу Н. Е. Носова об издании в 1538/39 г. великокняжеского указа (или уложения) о проведении губной реформы. К этим аргументам можно добавить еще один. Дело в том, что в изучаемую эпоху существовал лишь один вид документации, который использовался для обнародования судебно-процессуальных норм в масштабе всей страны, это — Судебник. Но поскольку в период между 1497 и 1550 гг., как это убедительно показано И. И. Смирновым, никакого неизвестного нам Судебника издано не было[2082], то у центральной власти не было иного способа доведения своих распоряжений до населения, кроме посылки грамот. Из двух основных типов распорядительных документов, применявшихся в то время, — жалованных грамот и указных, — для оформления губных грамот был выбран второй тип: подобно указным грамотам, они начинались словами «От великого князя Ивана Васильевича всея Руси» (вместо характерного для жалованных грамот начала «Се яз, князь великий») и скреплялись не красновосковой, а черновосковой печатью

[2083].

Но скорость распространения губных грамот зависела не только от расторопности подьячих дворцового ведомства: несколько ранних грамот 1539–1540 гг. (Белозерская, Каргопольская, Устюжская) заканчиваются характерным распоряжением: «…а с сее бы есте грамоты списав списки, розсылали меж собя по волостем, не издержав ни часу»[2084]

. Но даже если считать, что достаточно было прислать грамоту в уезд, а дальше местные грамотеи рассылали списки по всем волостям, все равно, учитывая масштабы страны, такой способ коммуникации налагал серьезные ограничения на скорость проведения преобразований и их территориальный охват. Никакая административная реформа в тогдашних условиях не могла быть осуществлена единовременно и повсеместно. По той же причине, даже если будут найдены еще несколько ранних грамот (вроде упомянутой выше Бельской (Важской) грамоты 1539/40 г., обнаруженной Ю. С. Васильевым), мы все равно не сможем определить точную дату выдачи самых первых подобных документов. Можно, однако, попытаться определить примерный отрезок времени, когда они могли появиться. Некоторые хронологические ориентиры для этого имеются в тексте самых ранних губных грамот.

Н. Е. Носов справедливо писал о том, что Белозерская и Каргопольская грамоты «не дают никаких оснований считать их первыми учредительными губными грамотами только потому, что они наиболее ранние из дошедших до нас губных грамот»[2085]. Поэтому встречающаяся иногда в литературе упрощенная датировка начала реформы 1539 г.[2086] не может быть принята. Но и тезис Носова о широком распространении губных учреждений уже к октябрю 1539 г. вызывает серьезные сомнения в свете критических замечаний, сделанных в свое время С. М. Каштановым, А. А. Зиминым, А. К. Леонтьевым.