«Вдовствующее царство»

Кто же были разосланные по селам «советники» кн. И. Ф. Бельского, которых Летописец начала царства не называет по имени? Некоторые подробности содержит приписка в Синодальном томе Лицевого свода: здесь сказано, что «князя Ивана Федоровича Белскаго поимаша и посадиша его за сторожи на его дворе, а боярина Михаила Васильевича Тучкова сослаша с Москвы в его село»[840] (выделено мной. — М. К

.).

Видимое противоречие между летописными сообщениями о месте заточения кн. И. Ф. Бельского можно попытаться примирить, если предположить, что первоначально боярин был заключен под стражу на дворе кн. Ф. М. Мстиславского, а затем переведен на его собственный двор: едва ли «гостеприимство» союзника Шуйских простиралось столь далеко, чтобы содержать узника в своем доме в течение многих месяцев (кн. И. Ф. Бельский был освобожден в июле 1540 г.[841]).

В позднем летописании можно заметить особое внимание к роли боярина М. В. Тучкова в событиях 1538 г. Так, составитель Царственной книги делает его, наряду с кн. И. Ф. Бельским, одним из главных действующих лиц в конфликте с Шуйскими из-за раздачи думных чинов: согласно этой версии, «князь Иван Бельский да Михайло Тучков советовали великому князю, чтобы князь великий пожаловал боярьством князя Юриа Михайловичя Голицына, а Ивана Ивановича Хабарова околничим». Соответственно и гнев Шуйских, которые «того не восхотеша», обратился на митрополита Даниила, кн. И. Ф. Бельского, Михаила Тучкова и дьяка Федора Мишурина[842].

Ссылка в деревню положила конец долгой карьере боярина М. В. Тучкова: возможно, он прожил еще несколько лет, но к активной деятельности уже больше не вернулся. Точная дата смерти Михаила Васильевича неизвестна, а данные источников о его судьбе после 1538 г. противоречивы. В Троицкой вкладной книге 1673 г. есть странная запись под 7048 (1540) г.: «48-го году июня в 19 день дали вкладу Василей да Михайло Васильевы дети Тучкова по отце своем Василье денег 50 рублев»[843]

. Между тем, как отметил С. О. Шмидт, М. В. Тучков, по имеющимся данным, был единственным сыном В. Б. Тучка и не имел брата Василия. По весьма вероятному предположению исследователя, переписчик вкладной книги, возможно, ошибся, и следует читать «Василий и Михайло Михайловы дети Тучковы», так как М. В. Тучков действительно имел сыновей Василия и Михаила[844]. Добавлю, что в таком случае и окончание фразы нужно исправить: «…по отце своем Михаиле денег 50 рублев».

Если это предположение верно, то получается, что М. В. Тучков умер не позднее июня 1540 г., когда сыновья дали по его душе вклад в Троице-Сергиев монастырь[845]

. Во всяком случае, к февралю 1547 г. старого боярина уже определенно не было в живых, поскольку на свадьбе Ивана IV важная роль дружки царской невесты была поручена (вместе с кн. И. И. Пронским) сыну Михаила Васильевича — Василию Тучкову[846].

Возможно, опала постигла также кн. Ю. М. Булгакова-Голицына и И. И. Хабарова. Во всяком случае, оба «виновника» октябрьского инцидента исчезают из разрядов после августа 1538 г. (когда они служили воеводами в Серпухове): первый — до апреля 1540 г., а второй — до июня 1543 г.[847]

Но самым жестоким образом из всех противников Шуйских был наказан дьяк Федор Мишурин. По сообщению Постниковского летописца, «лета 7047-го октября 21 день бояре поимали диака Федора Мишурина на княж Андреевъском дворе. Платье с него ободрали донага, а его вели до тюрьмы нага, а у тюрем ему того же часу головы ссекли»[848]

. Из послания Грозного Андрею Курбскому мы знаем, что на дворе Андрея Старицкого жил кн. Василий Шуйский, считавший себя главным опекуном юного государя, и это обстоятельство объясняет место действия произошедшей кровавой драмы. Можно предположить, что дьяк явился к могущественному боярину с каким-то докладом и был здесь схвачен по приказу Шуйских дворянами и детьми боярскими великого князя[849]: «…и на том дворе, — с возмущением писал позднее царь, — сонмищем июдейским отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина, изымав и позоровавши, убили»[850].

В чем причина столь жестокой расправы с ближним дьяком, пользовавшимся доверием Василия III, а затем Елены Глинской? Согласно продолжению Хронографа редакции 1512 г., «бояре казнили дьяка Феодора Мишурина, без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела»[851]. Это, однако, мало что объясняет в конкретной обстановке осени 1538 г. В частности, хотелось бы понять, почему казнь дьяка носила подчеркнуто позорящий, бесчестящий характер.

Возможно, дело заключалось в том, что, по представлениям придворных аристократов во главе с князьями Шуйскими, худородный дьяк слишком много о себе возомнил, вмешавшись в процедуру раздачи думных чинов, что являлось прерогативой государя и его знатных советников. Подвергнув Федора Мишурина публичному унижению, бояре как бы восстанавливали привычную для себя иерархию. Вместе с тем казнь влиятельного дьяка сняла еще один барьер на пути дальнейшей эскалации насилия при московском дворе.