Вдребезги

О, я знаю тебя, могу различать твои мысли и предрекать твои фразы, я предчувствую твои сухие истерики и на ведьминском уровне вижу расплывчатый силуэт той, кого сегодня ты ведешь к себе домой под покровом ночи в надежде сбежать от раздирающих твою душу мыслей хотя бы на два часа. Два часа сублимации любви и неодиночества…

Засыпая в ту ночь, когда Беркант вызвал ее к себе, чувствуя его тяжелое прерывистое дыхание на своей щеке, София заранее знала, что утром он ужаснется тому, что натворил. Испугается того, что открылся, попытается восстановить имидж холодного, пресыщенного любимца публики и разбивателя женских сердец. Слишком глубоко укоренился в нем страх, слишком сильна была неуверенность в себе, чтобы так легко смириться со срывом покровов.

Но еще она знала, что все это будет не важно, совершенно не важно. Потому что в ту ночь Беркант подарил ей себя. Отдал прямо в руки, не успев завернуть в привычную подарочную упаковку. И она приняла этот бесценный дар, выслушала его, осталась с ним, тем самым пообещав быть с ним теперь всегда, что бы ни случилось. Да разве могла она поступить иначе, когда с самой первой встречи увидела глядящие на нее с лица Берканта глаза Бориса? Когда в первые же минуты знакомства рассмотрела в этом человеке свое отражение, утерянную, впустую растраченную часть собственного «я», еще способную на любовь и сочувствие к ближнему? Нет, с первого же мига было очевидно, что они с Беркантом встретились не случайно, что они предназначены друг другу, а это значило, что на свете не было такой силы, которая теперь заставила бы Софию от него отказаться. Даже если он попытается настроить ее против себя или попросту сбежать, она все равно не отступится. Потому что знает его лучше, чем он сам знает себя. И знает, что она нужна ему как единственное спасение.

Утреннее раздражение Берканта ее не удивило, она была к этому готова. И уходила от него, говоря себе, что даст ему время, даст возможность свыкнуться с тем, что между ними произошло. Ей ли, всю жизнь избегавшей долговременных связей и более или менее близких отношений, было не знать, как трудно и болезненно может оказаться понимание, что отныне ты – не сам по себе, а прочно и неразрывно связан с другим человеком? Пусть Беркант привыкает столько, сколько ему будет нужно. Она терпелива, она просто будет рядом.

Ей и самой нелегко давалось это осознание. Впервые зародившаяся внутри потребность быть рядом с кем-то, любить, заботиться, понимать, что жизнь твоя отныне напрямую зависит от того, благополучен и счастлив ли другой человек. Нет, София не всегда была одиночкой. Но в последние двадцать лет это был ее сознательный выбор. И вдруг ощутить желание связать свое будущее с другим, вдруг начать всерьез думать о семье, возможно, о детях… О ребенке, который мог бы стать продолжением его и ее, как естественном развитии того, что уже соединила судьба…

Все это было для нее новым, удивительным и тоже, как и для Берканта, пугающим. Однако сама София восприняла подобные изменения довольно легко. Для Берканта же, видимо, все было не так просто. Однако же сомнений в том, что та ночь была решающей, перевела их отношения на совершенно новый уровень, что теперь они принадлежат друг другу навсегда, у Софии не было никаких.

Не появилось их и тогда, когда стало ясно, что Беркант затеял с ней унизительную и жестокую игру. Она готова была к его временной холодности, к тому, что он ненадолго пропадет, чтобы все обдумать. Но к тому, что Беркант станет намеренно обижать ее, показывая, насколько она ему безразлична, София оказалась не готова. И несмотря на то что мотивы его поведения были ей ясны, переносить эти выходки все равно было невыносимо больно.

Выслушивать его равнодушные фразы, мириться с тем, что он якобы не может вспомнить ее имя, смотреть, как он, демонстративно обняв за талию какую-нибудь случайную девку, уводит ее к себе… Никогда, ни одному мужчине София не простила бы такого пренебрежения. Надо признать, никто и не пытался себя так с ней вести – может, чувствовали, что сердить железную леди чревато, а может, слишком были заинтересованы в ее расположении. Или все дело было в том, что выходки любого из ее бывших нисколько не затронули бы ее эмоционально, те это чувствовали, потому и представления устраивать не пытались – знали, что бесполезно.

Иногда, усилием воли отключив эмоции, София как-то отстраненно размышляла, что бы она сделала с человеком, который поступил бы с ней так, как Беркант. И сознавала, что не оставила бы от него мокрого места. Даже не от боли или обиды, а просто затем, чтобы неповадно было впредь пытаться играть в игры с такой, как она.