Вдребезги

Время… Бесконечно долгая величина. Особенно когда ждешь. Ждешь, когда можно будет начать действовать. Именно ожидание всегда дается мне сложнее всего. Бездействие убивает. Но, что бы ни говорил мой брат, я понимаю — в этой ситуации нельзя иначе. Я не могу рисковать мальчиком. Своим сыном… И пока остается хотя бы крохотный шанс, что он пострадает, я… Наступаю на горло всем своим первобытным инстинктам воина и включаю голову. Иного выбора нет, как бы сильно меня не ломало.

По факту Алан Авдалов- птица не такого уж и высокого полета. Человеку моих возможностей прижать его не составит труда. И все, что для этого нужно — лишь немного времени, чтобы нарыть нужную информацию. Её я и жду… Жду, сходя с ума от беспокойства и черной, выжигающей все внутри ярости. Со стороны, наверное, страшное зрелище. Даже мои парни… бесстрашные, чего только не повидавшие парни при встрече обходят меня стороной. Нет, я не срываюсь, не кричу, не требую сиюминутного результата, но, как любые хищники, они чувствуют мое состояние. И боятся…

Порой мое ожидание становится невыносимым. И тогда я делаю всякие глупости. Например, еду в квартиру к Олесе. Вскрываю дверь отмычкой и, зайдя внутрь, сажусь прямо на пол, давая себе отдышаться. В груди печет. Я не решаюсь включать свет, хотя и знаю, что наблюдение за домом было снято еще в день похищения. Я просто сижу и жду, когда мои глаза привыкнут к темноте. Когда я смогу рассмотреть окружающую обстановку детальнее, чтобы… Я не знаю. Может быть, чтобы стать ближе к мальчику. Настроиться на него. Понять, как много я упустил, и решить, как это все исправить.

Квартира Авдаловых — небольшая двушка, купленная в ипотеку. Довольно тесный коридор, совмещенная с гостиной кухня перенесена в большую комнату, а на её месте оборудована детская. В торце коридора еще одна дверь. В спальню. Туда мне лучше не ходить… Это я понимаю сразу. Поэтому, сглотнув, прохожу прямиком в детскую. Подсвечиваю себе фонариком. Кровать в виде гоночного болида, разрисованный шкаф, а у противоположной стены — несколько полок и ящики с игрушками. Подхожу ближе. На полках стоят несколько альбомов. То, что я и хотел найти. Так почему не могу себя заставить взять их? Делаю шумный вдох и растираю лицо ладонями. Сгребаю альбомы, пячусь к кровати. Всего один шаг — здесь и развернуться-то негде. Опускаюсь медленно и осторожно на незастеленную постель. Почему-то мне кажется, что кровать просто не выдержит моего веса — мебель хоть и новая, но недорогая. Зажимаю ручку фонарика зубами. Открываю первую страницу и… задыхаюсь.

На первой фотографии — мой сын на руках у Гурама Авдалова. Ярость, раскаленная до состояния плазмы, с такой силой жжет меня изнутри, что мне хочется содрать с себя кожу, чтобы выпустить ее наружу. Мне хочется содрать с себя кожу… Но вместо этого я дергаю воротничок рубашки и снова опускаю взгляд вниз.

Когда я узнал, что сын Олеси — мой сын, первый вопрос, который я себе задал — почему именно я? И до этого момента у меня не было на него ответа, хотя теперь я отчетливо понимаю, что все это время он был на поверхности. Дело во внешнем сходстве. И ничего более. Просто мы с ее бесплодным покойником-мужем оказались парнями одной, не самой распространенной масти. С таким же успехом на моем месте мог оказаться вообще кто угодно.

Снова растираю лицо.

Я пытаюсь уложить в голове то, что меня развели, как последнего лоха, и… не могу. Потому что, без ложной скромности, я — первоклассный физиономист, лучший из ныне живущих аналитиков. Ну, может, разве что за исключением моего же отца, но тот уже практически полностью отошел от дел… Я — тот, кто может просчитать, как поступит любой даже специально обученный скрывать свои мысли человек еще до того, как он сам это осознает. А меня просто сделали. На моей же территории. Моим же оружием. И кто? Женщина, у которой для этого не было ни знаний, ни навыков, ни даже банального понимания того, кто перед ней находится. Ведь, если бы оно было, вряд ли бы Олеся посмела ко мне сунуться.

С шумом выдыхаю и переворачиваю страницу. На следующей фотографии, на фоне стены с нарисованными в полный рост аистами, запечатлена вся семья в полном составе. У меня начинает дергаться глаз. Дальше листаю, стараясь не задерживаться на тех фотографиях, где Дамир снят вместе с Авдаловым. Потому что это невыносимо. И останавливаюсь лишь на тех фото, где мальчик сфотографирован один.

Я уже говорил, что он похож на меня?

Мой сын.

Повторяю его имя про себя снова и снова. Перекатываю на языке, как дорогое вино, в попытке распробовать весь его букет, каждую тонкую нотку…

Запрокидываю голову к потолку, с шумом выдыхаю. И, как последний мазохист, снова открываю альбом. Вот Дамир еще даже не держит головку. А вот — уже лежит на животе и широко улыбается в камеру. Тянется за погремушкой, сидит на горшке… Делает первый неуверенный шаг, нахмурив темные брови и неуклюже балансируя в воздухе руками.

Она отняла у меня все это.

И я не знаю, как… Но она за это заплатит.