Поначалу Зайцеву казалось, что его шаги производят невероятный, постыдный шум. Стараясь ступать с носка, он прошел к свободному столу, осторожно опустил на него стопку заказанных книг, зажег зеленую лампу. Бесшумно опустился на стул и тихо, словно сам его взгляд мог нарушить здешний покой, обвел глазами зал. Столы стояли рядами. В конусах света блестели склоненные лысины маститых ученых и голые локти студенток. Студенты, конечно, тоже были, но это не так интересно. Одна Зайцеву особенно понравилась: с пышными, непослушными волосами, она чуть ли не носом писала, наклонив прекрасные близорукие глаза к самому столу. Иудейская царевна, да и только. Тихо переворачивались страницы, тихо двигались карандаши. Юноша в толстовке спал, навалившись грудью на стол: сомкнутые веки за толстыми очками. Зайцев подавил зевок и снял сверху первую книжечку.
Изображение убитых студентов ударило его по глазам. И только через секунду Зайцев понял, что перед ним не трупы, не снимок, сделанный на месте убийства, а девушка в рубахе, которая внемлет острокрылому ангелу. «Благовещение», – прочитал он.
Куда бы ни пропал Алексей Александрович, теперь он ему был не нужен.
У Зайцева не дрожали пальцы, когда он листал страницу за страницей. Не путались мысли. Голова была легка и ясна. Только сердце стучало по ребрам.
Все картины он нашел в книжечке довольно быстро.
Зайцев вглядывался в черно-белые снимки картин, так странно знакомых ему – и все же увиденных теперь впервые. Жутко было видеть их, пусть и на иллюстрации в путеводителе, но все же – в их собственном виде. А не через кривое зеркало сцены преступления.
Жутко и странно. Многофигурное пышное «Обнаружение Моисея» особенно поразило Зайцева. Он долго разглядывал репродукцию. Женщины, негр, младенец. Даже мосток и деревья. Но все же с этой картиной убийца (или убийцы) был наименее точен: трупов в Елагином парке было меньше, чем фигур на картине, и Зайцев от души поблагодарил преступника за это.
Он оторвался от страниц, чтобы перевести дух. Опять взглянул исподтишка на иудейскую царевну, прилежно строчившую конспект какой-то толстой книги, которую она придерживала сверху: рука казалась особенно белой, молодой, красивой на фоне желтоватых старых страниц. Зайцев посмотрел вокруг. Склоненные профили. А впереди него – затылки, затылки, затылки. Зайцев внутренне вздрогнул: одно лицо было повернуто к нему. Зайцев тотчас наклонил голову в книгу. Ему показалось, что он узнал грымзу, которая вела экскурсию в Эрмитаже: «период развития капиталистических отношений в Нидерландах…» Волосы, скрученные и двумя змейками расходящиеся от середины лба. Он осторожно поднял взгляд. Но женщина уже отвернулась.
2
– Владлен Тракторов. – Нефедов отодвинулся, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Он только что подклеил к таблице еще несколько листов – сверху донизу.
– Тракторов? – Зайцев слегка удивился эксцентричному имени.
– В детприемнике имя дали. Владимир Ленин – Владлен. С намеком на новую, более советскую жизнь.
Прежний образ жизни мальчика был явно антисоветским. Беспризорник, торговал в рабочих районах кокаином, нещадно разбодяженным мелом, мукой, аспирином. Несколько раз бывал задержан угрозыском.
– Пальчики здесь печатал.
Ни документов, ни родных. Наконец, помещен в детприемник, из которого не сумел сбежать. Переведен в ремесленное училище. Оттуда и пропал. Чтобы снова быть обнаруженным угрозыском. Теперь уже в качестве жертвы. Труп сидел за столом. На столе разбросаны карты.
Нефедов назвал адрес.
– Почему ты думаешь, наш это клиент, Нефедов? Квартирка эта угрозыску давно известна.
Казино и игорные залы в Ленинграде позакрывали не так давно: они были приметой НЭПа, теперь уже свернутого в советской стране. Но игроки-то никуда не делись. И каталы тоже. Просто ушли на дно.
– Игра там велась на деньги немалые, – продолжал Зайцев. – Обдирали в основном командировочных. Находили их через гостиницы «Астория» и «Европа». Где клиент пожирнее. И намекали, что, мол, есть местечко, где можно развлечься с прибылью. Сначала давали выиграть помаленьку, распаляли, а потом обдирали догола.
– Так то клиент жирный, а этот… Ремесленное училище. С него и драть нечего, гол как сокол.
– А наш юноша со взором горящим, – предположил Зайцев, – решил попытать доли получше, чем ремесленное училище. Да силенок не рассчитал. Пришили его шулера.
– А как ты объяснишь, что из карт составлен перед ним был домик?
– Домик? – обернулся Зайцев. – Что-то я домика не вижу на фотографии.
Нефедов сложил ладони домиком.
– Да я знаю, Нефедов, что такое карточный домик. Ну-ну?
– Да толкнул кто-то стол, пока не сняли. И карточки рассыпались.
– Домик, говоришь…
Да, запнулся Зайцев, это было странно. Если это и было шулерское послание, для острастки, например, то такого, должен был признать он, еще не попадалось.
– Надо бы покалякать с нашим другом Мишей. Может, там у них моды изменились, пока мы за пьяницами и воришками на Охте охотимся.
– Да ты на лохмы его посмотри. И на лапсердак.