Вечер

Пылает небо над пустыней,слепят полдневные лучи,далеко — море, в котловинелепечут горные ключи.Туда, в лесную тень, по скаламиду тропинкой не спеша.Каким-то счастьем небывалымтомится певчая душа.Жук прожужжит иль свистнет птица,или в траве прошелестит —всё, всё земное будто снитсяи вечность тайную сулит,нездешней правдой сердце дышити чутко замирает вдруги в каждом звуке слышит, слышитнеслышный уху, тайный звук.

О, миг прозрения чудесный!Преображается земля,и дрёмой кажется небеснойнепостижимость бытия,всеозаряющим рассветомсияет полдень надо мной,и нет границы между светом,бессмертием и тишиной.

Cannet, 1931

«Уходят года, невольно…»

Уходят года, невольноподводишь итог судьбе.Душе признаваться больно,больней — молчать о себе.Уходят года, с годамипрозрачней она, светлей,и жаль не сказать словами

того, что таится в ней.На сердце одна усталость,но горько век не дожить.Так много вспомнить осталось,так много надо забыть.

Женева, 1939

«Я пришел к водоразделу…»

Я пришел к водоразделу:все тропы отныне — внизк заповедному пределустремниной в сумрак разбрелись.Впереди — пустая вечность,непостижный путь земной.Призрачная бесконечность,все тот же морок и за мной.Но светла небес дорога

в даль немыслимую, ввысь…Дух мой, созидатель Бога,в свое бессмертье вознесись!

Вечер («Все слезы к старости да сны воспоминанья…»)

Георгию Раевскому

Все слезы к старости да сны воспоминанья,душа утихшая — как озера водав завороженный час, когда своё мерцаньеотдаст ей нехотя вечерняя звезда.День отсиял давно, уж ночи тени реют,уплыли дымами далекие луга,былое ожило, и призраками веютв сон утонувшие, слепые берега.Всё тише, всё темней… Но глубь воды зеркальнойугаснуть не спешит: в лазури озерной,покинув небеса, клубится остров дальнийи озаряется последней тишиной.

Париж, 1938

«Мою любовь, земное бремя…»

Георгию Иванову

Мою любовь, земное бремя,всеисцеляющее времясожгло на медленных кострах,какой-то срок предельный дожит,Теперь ничто уж не встревожитлюбви испепеленной прах.Воспоминания туманней,и каждый день обетованнейв душе хранительный покой,и призрак вечности лазурной —как ангел над могильной урнойс благословляющей рукой.

Париж, 1924

Зов («Не о своей судьбе немилой…»)