Вечера с историком

«Друзья закона и человечности никогда не будут в безопасности, доколе жив Марат.»

Единственный шаг отделял этот негативный вывод от позитивного логического эквивалента, и такой шаг был сделан. Неизвестно, родилось ли окончательное решение уже по ходу действий, но у Шарлотты была возможность заранее разработать свой план. Она осознавала необходимость большой жертвы — ведь тот, кто возьмется за избавление Франции от гнусного чудовища, должен быть готов к самоотречению. Шарлотта взвесила все спокойно и трезво, и столь же трезвым и спокойным будет отныне любой ее поступок.

Однажды утром она уложила багаж и почтовой каретой отправилась из Кана в Париж, оставив отцу записку:

«Я уезжаю в Англию, ибо не верю в долгую и мирную жизнь во Франции. Письмо я отправлю при отъезде, и когда вы получите его, меня здесь уже не будет. Небеса отказывают нам в счастье жить вместе, как и в иных радостях. Быть может, это еще самое милосерднее в нашей стране. Прощайте, дорогой отец. Обнимите от моего имени сестру и не забывайте меня.»

Больше в записке ничего не было. Выдумка с отъездом в Англию понадобилась ей, чтобы избавить отца от страданий. Согласно своим планам, Шарлотта Корде собиралась остаться инкогнито. Она отыщет Марата непосредственно в Конвенте и публично прикончит в его собственном кресле. Париж узрит Немезиду, карающую лжереспубликанца в том самом Собрании, которое тот развратил, и немедленно извлечет урок из сцены гибели чудовища. Что касается Шарлотты, то она рассчитывала принять мгновенную смерть от рук разъяренных зрителей. Предполагая погибнуть неопознанной, она надеялась, что отец, услышав, как и вся Франция, о кончине Марата, не свяжет с дочерью орудие Судьбы, растерзаннее взбешенной толпой.

Теперь вам ясна великая и мрачная цель двадцатипятилетней девушка, скромно расположившейся в парижском дилижансе тем июльским утром второго года Республика — 1793-го от Рождества Христова. На ней были коричневый дорожный костюм, кружевная косынка на пышной груди и конусовидная шляпка на светло-каштановой головке. В ее осанке чувствовались достоинство и в равной степени грация — Шарлотта была прекрасно сложена. Кожа светилась той восхитительной белизной, которую принято сравнивать с цветом белых лилий. Серые, как у Афины, глаза и столь же благородный овал лица чуть тяжелил подбородок с ямочкой. Шарлотта хранила привычное спокойствие; оно отражалось во всем — во взгляде, медленно переходящем с предмета на предмет, в сдержанности движений и невозмутимости рассудка.

И пока тяжелые колеса дилижанса катились через поля во парижской дороге из Кана, мысли о деле, ради которого предпринималась поездка — о смертоносной миссии — не могли нарушить этого ее постоянного спокойствия. Она не ощущала горячечной дрожи возбуждения и не подчинялась истеричному порыву — у нее была цель, столь же холодная, сколь и высокая — освободить Францию и заплатить за эту привилегию жизнью.

Поклонник Шарлотты, о котором мы также ведем здесь речь, неудачно сравнил ее с другой француженкой и девственницей — Жанной д'Арк. Однако Жанна поднималась к вершине славы с блеском и под приветственные возгласы, ее подкрепляли крепкий хмель битв и открытое ликование народа. Шарлотта же тихо путешествовала в душном дилижансе, спокойно сознавая, что дни ее сочтены.

Своим попутчикам она казалась такой естественной, что один из них, понимавший толк в красоте, докучал ей любовными излияниями и через два дня, перед тем, как карета вкатилась на мост Нейи в Париже, даже предложил выйти за него замуж.

Шарлотта прибыла в гостиницу «Провиданс» на улице Старых Августинцев, сняла там комнату на первом этаже, а затем отправилась на поиски депутата Дюперре. Жирондист Барбару, с которым она состояла в дружеских отношениях, передал ей в Кане рекомендательное письмо, и Дюперре должен был помочь с аудиенцией у министра внутренних дел. Министра Шарлотта взялась повидать в связи с некими документами по делу бывшей монастырской подруги, и она торопилась поскорее выполнить это поручение, дабы освободиться для главного дела, ради которого приехала.

Расспросив людей, она сразу же выяснила, что Марат болен и сидит дома взаперти; это потребовало изменения планов и отказа от первоначального намерения предать его публичной казни в переполненном Конвенте.

Следующий день — то была пятница — Шарлотта посвятила делам своей подруги-монахини. В субботу утром она поднялась рано и примерно в шесть часов вышла прогуляться в прохладные сады Пале-Рояля, раздумывая о пути и способе достижения цели в неожиданно открывшихся обстоятельствах.

Около восьми, когда Париж пробудился к повседневной суете и опустил ставни, она заглянула в скобяную лавку в Пале-Рояле и за два франка купила прочный кухонный нож в шагреневых ножнах. Затем возвратилась в отель к завтраку, после которого, все в том же коричневом дорожном платье и конической шляпке, опять вышла и, остановив наемный фиакр, направилась к дому Марата на улице Медицинской Школы.