Вечерний чай

– Мы хотели, а потом дверь, дыдж, и закрылась. Прям по носу ему. И мы упали, – мальчишки захохотали, один из них тёр пальцем нос.

Мать как обычно возилась на кухне. Мия повертела перед ней коробкой с телефоном и чмокнула её в щёку.

– Ну и как Мадам? – спросила Мия вместо приветствия.

– Хорошо, насколько это возможно в её положении.

– Ей чего, правда, сто лет?

– Отец, конечно, преувеличивает. Не сто, но точно за восемьдесят. Знаешь, мне она даже нравится. Очень элегантная, даже утончённая такая. Сейчас таких не встретишь. Приятная в общении. Она очень похожа на одну знакомую моей бабушки. Изящная такая старушка. Мы к ней в дом ходили, когда я маленькая была, бабушка по хозяйству ей помогала. А она сажала меня рядом с собой, и мы с ней оперу слушали. Она объясняла, что и как. Даже интересно было.

– Оперу? Ты серьёзно, – удивилась Мия.

– Почему нет? Я и сейчас оперу люблю.

– Ага, только скрываешь это умело, – улыбнулась Мия.

– А мне и скрывать не надо, тебе же наплевать на то, что я слушаю. Разве нет? – сказала серьёзным тоном мать.

– Ну, не начинай нудить, – отмахнулась Мия, – Близнецы, между прочим, говорят, что на мансарде пыль с паутиной.

– Нет там никакой паутины, хотя, конечно, все очень старое. Мадам убираться не разрешает. Я и так и эдак. Упёрлась, и не разрешает. Но там нормально, в принципе. Может быть сама как-то убирает, а что ей ещё делать? Она хоть и старая, но вполне себе активная. А близнецы – фантазёры.

– Давай сегодня я чай ей отнесу, ладно? По дороге коробку закину к себе, а потом сразу поднимусь, – попросила Мия.

– Да, пожалуйста, – сказала мать, расставляя на подносе белый пузатый чайник английского фарфора и изящную чайную пару к нему. – Не урони только, а то жалко посуду будет. Очень мне она нравится.

Матери было приятно думать, что предложенная Мией помощь – пусть не забота о близких людях, но, хотя бы, благодарность за купленный смартфон, но она ошиблась. Скучающей на каникулах девушке просто захотелось увидеть таинственную Мадам, которая жила в мансарде, никогда не покидая своего убежища, а поэтому доставка чая была единственной возможностью удовлетворить любопытство. Никто из близких Мии не знал имени Мадам (в документах значилась лишь фамилия), даже отец – родственник загадочной старухи, правда, дальний, и узнавший об этом родстве совсем недавно, после того, как неожиданно в их квартире появились двое: нотариус и лечащий психиатр Мадам – доктор Лившиц. Оба были одеты в дорогие серые костюмы. Они выложили из портфелей крокодильей кожи папки с документами, две тускло блестевшие золотом авторучки и приготовились уговаривать отца принять «опекунство» над дальней престарелой родственницей, заранее предупредив, что это «опекунство» будет лишь формальностью – никакого наследства ему не полагается, и никаких решений относительно жизни подопечной принимать не придется. Напротив, все действия придется согласовывать с неким загадочным Фондом. Но долгих уговоров не понадобилось, отец не собирался принимать никаких решений, и согласился сразу, едва услышал об оплате всех хлопот, как связанных с переездом, так и с уходом за старухой и её имуществом.

Нежданные посетители называли хозяйку особняка «Мадам» и добавляли фамилию, состоящую из целой кучи букв, половина которых были шипящими. Выговаривать их было сложно даже отцу и матери, а Мия ленилась не только выговаривать фамилию, но даже хотя бы один раз дослушать её до конца, чтобы запомнить.

Мадам была бы полноправной хозяйкой большой старой усадьбы, где разместилась семья Мии, если бы суд когда-то, очень давно, не признал её недееспособной по причине расстройства личности. Не мешкая родители, принявшие на себя заботы о Мадам, а с ними Мия и братья-близнецы перебрались в большой дом в пригороде из тесной городской квартирки.

Лето – в этом году, как назло, дождливое и унылое – подходило к концу. Ожидая начала занятий в новой школе, Мия тосковала в одиночестве. Друзьями девушки были (теперь уже бывшие) одноклассники. Они, прознав, что в их школе Мия больше не появится, стали потихоньку исключать её из круга общения. Это её угнетало, хотя девушка понимала, что это неизбежно и не обижалась. Заполнить медленно тянувшиеся до начала занятий в новой школе дни было практически нечем, точнее, занятий хватало, но все они казались девушке скучными и утомительными, а рутиной она пренебрегала. Увидеть сумасшедшую столетнюю (судя по описанию отца), но не лишённую утончённого шарма (судя по описанию матери) старуху она посчитала вполне сносным развлечением.