Вечером во ржи: 60 лет спустя

Продолжаем путь по Бауэри-стрит – и натыкаемся на стол, выставленный кем-то прямо на тротуар. Вполне приличный антикварный стол: сразу ясно, что вынесли его сюда не только что и не просто так. Присев на столешницу, убеждаемся, что по высоте лучше и быть не может. Словом, очень даже неплохой столик, да и ночь выдалась очень даже неплохая.

Мочевой пузырь выражает крайнее неудовольствие; перехожу на другую сторону в надежде найти укромное место. Странно, честное слово: на улице никого, но стоило мне пристроиться за углом, у испещренной всякими надписями двери, как в уши ударила музыка. Ладно, по крайней мере, это доказывает, что мир никуда не делся.

Чарли по-прежнему сидит на столе – делает какие-то наброски. Глядя на нее, все отчетливей замечаю сходство с кошкой, и у меня возникает одна идея.

Ну-ка, положи это на голову и пройдись, говорю я и протягиваю ей книгу.

Другую сам кладу себе на голову и медленно двигаюсь следом. Добрая старая школа Пэнси. Сто лет прошло.

У каждого из нас книжка падает с головы раз пять, и вскоре это нам надоедает. Книги все потрепанные, но Чарли не желает с ними расставаться, поэтому я опять беру их под мышку, и мы держим путь дальше, покуда не доходим до круглосуточной забегаловки. Расположена она в каком-то переулке – место совершенно глухое, но Чарли хочет выпить коктейль из шипучки с мороженым, и мы заходим. Бармен цедит, что шипучку с мороженым ночью не подают, тогда мы опять возвращаемся на Бауэри и молча идем дальше.

Восход уже не за горами, темное небо мало-помалу светлеет. Я прислушиваюсь к ритму наших шагов, а между тем океан, что плескался у меня внутри, почти пересох – осталась лишь сырость посреди обезвоженной пустыни.

Знаешь, когда можно считать, что вечер удался? – спрашиваю я, повернувшись к Чарли.

Ну, скажите – когда? – переспрашивает она, устало покачивая головой.

Мы остановились у ее дома; под ногами грязь, засохшие листья салата, обрывки картона. Пытаюсь разглядеть птах за окошком, но для этого еще слишком темно.

Когда возвращаешься домой не с пустыми руками, отвечаю я и протягиваю ей книги.

Собираюсь оставить ей и картину тоже, но почему-то Чарли проскальзывает мимо меня на мостовую. У меня за спиной с визгом останавливается такси; она садится на заднее сиденье, но дверцу не захлопывает. А я прирос к месту и не могу вспомнить, поцеловал я ее на прощанье в щечку или нет; но очень скоро я тоже оказываюсь в такси, которое мчит нас прочь от центра.

Гостиничный номер залит синевато-стальным утренним светом: входишь туда, как в бассейн. Чарли направляется к окну, а я сажусь на кровать и с глухим стуком сбрасываю ботинки. Не исключено, что этот стук разбудил постояльца этажом ниже; будь здесь прозрачный пол, этот постоялец без труда бы увидел, как я встаю с кровати и подхожу к окну, кладу руку на плечо Чарли и разворачиваю ее к себе.

Господи, почему нам не дано читать мысли. Она прижимается ко мне губами крепче, чем мои губы прижимаются к ней, и ее руки соединяются у меня за спиной, поверх пиджака. У нас обоих голубоватые волосы и голубоватая кожа; как только я убираю руки, Чарли делает то же самое. На губах у меня остался влажный, сладостный привкус – неизведанное ощущение. Время позднее, говорю я, а сам спешу в ванную и запираюсь.

Долго стою под душем, бросив одежду на пол. Выхожу – и застаю Чарли в кровати. Лежит себе на боку спиной ко мне и спит сном младенца. Я с осторожностью ложусь на спину, и в тот же миг она, подобно мушке, угодившей в паутину, чувствует, как изменилось натяжение поверхности, откатывается от стены и закидывает руку мне на грудь. Вслед за рукой на мне оказывается ее нога, а потом одним неуловимым движением она ложится сверху. Кожа у нее теплая и нежная, дыхание пронзает меня насквозь, оставляет внутри свой след и улетучивается тем же путем. Она покусывает мою нижнюю губу, но я стараюсь не шевелить языком, закрываю глаза и уношусь далеко-далеко.

Легкий, как перышко, я плавно погружаюсь в пучину – глубже, глубже, глубже. Останавливает меня все то же речное дно, только Молли рядом нет; я в полном одиночестве. Позади меня чувствуется какое-то движение, но в мутной воде мало что разглядишь. Вижу только себя, и когда опускаю взгляд, понимаю, что я совершенно гол и при этом готов на подвиги. Ни с того ни с сего на меня совершается атака сзади. Это какое-то чудище, вроде осьминога с длинными щупальцами, я его не вижу, а только чувствую. Вот оно добирается до моего плеча, но обернуться боюсь – чего доброго, вцепится мне в физиономию, лучше уж не двигаться. Но оно не отстает: тонких щупалец у него не меньше сотни. Даром что я не шевелюсь – ползет по мне, накрывает ухо и давай нашептывать.

Обожаю запах старины.

У этого чудища женский голос. Теперь вижу, что и черный зверек тут как тут: накрыл мне лицо и норовит проникнуть в рот.