Вечером во ржи: 60 лет спустя

Крадемся по коридору, всякий раз заглядывая за угол. Это больше похоже на выход из холодной войны с Россией, чем на бегство из дома престарелых. В вестибюль мы с Фиби проскальзываем за спиной «Хемингуэя» и оставляем его заговаривать зубы дежурной.

Вскоре он нас догоняет, довольный, как слон, и мы спускаемся с пригорка.

Ай да мы! – шепчет он. Отрываемся!

С обеих сторон подступает дубовая аллея; он быстрым шагом идет впереди нас. Фиби протискивается мимо меня и, кажется, ни о чем больше не беспокоится. Сдается мне, это потому, что она не вполне отдает себе отчет в том, что происходит. Не волнуйся. Предки не узнают, для верности повторяю я.

Останавливаемся на обочине, автобус подъезжает довольно скоро и тормозит в облачке пыли. Дверь с шипением открывается, и я подталкиваю Фиби вверх по ступенькам. «Хемингуэй» еще ничего не сказал, а я уже знаю заранее. Достаточно, что он постукал меня по плечу.

Я… я не могу, бормочет он и глядит на меня большими печальными глазами.

Отходит от автобуса и провожает меня виноватой улыбкой.

Да ладно, говорю, чего уж там – и пожимаю ему руку, перед тем как войти в автобус.

Иду по проходу и сажусь, чтобы помахать на прощанье нашему общему знакомому. Вижу его поверх кромки окна: все так же стоит и опирается на невидимое ружье. Мы уносимся прочь, а он становится все меньше и меньше, пока не превращается в крапинку, неотличимую от других, и бредет вверх по холму – наверное, в самый последний раз.

В автобусе ничего интересного не происходит. Фиби задремывает, положив голову мне на плечо, и просыпается только на подъезде к Филадельфии, когда я распрямляю спину. Замечаю, что мочки ушей у нее в морщинах, вспоминаю, какой была моя сестренка шестьдесят лет назад, и чувствую, что жизнь моя замкнулась в круг, вернула меня к началу.

Сонно тащимся в здание автовокзала. Вечереет; кругом полно народу – все ждут автобусов, чтобы разъехаться кто куда. Садимся на скамью; вижу газетный киоск с опущенными ставнями. Вскоре прибывает наш автобус, пассажиры вытекают из него ручейком и спешат к своим автомобилям и к стоянке такси, а мы проходим на посадку.

Занимаем два передних места, справа от водителя. Фиби устала, да и я тоже, но уснуть не могу. В салоне темно, хоть глаз выколи; автобус урчит и с аппетитом поедает белую разметку, бегущую ему навстречу. Я слежу взглядом за этими линиями, и в конце концов мне удается закрыть глаза.

Фиби, зову, резко выпрямляюсь и трясу ее за плечо.

Она вскидывает голову и в первый момент, по-моему, не понимает, где находится. Затем глубоко вздыхает.

Я уж думала, это мне приснилось, выдавливает она сквозь зевок, на короткое время разглаживающий ее морщины.

Берет меня под руку и приникает ко мне.

У меня, говорю, к тебе важный разговор.

Я смотрю мимо нее в боковое окно – там отражается ее голова, а дальше маячат, как тени, какие-то темные фигуры.

Какой разговор? – спрашивает, и я реально теряюсь: не знаю, с чего начать.

Исподволь за ней наблюдаю, то есть за ее затылком, отраженным в стекле, и чувствую у себя на лице ее взгляд, который, как рука незрячего, ощупывает его форму и контуры. Урчанье автобуса заполняет притихшую заднюю часть салона.

Прости меня – вот и все, что я успеваю выдавить, пока у меня не потекли слезы; хотя я больше ничего не говорю, во мне крепнет уверенность, что она все поняла.

Она крепче сжимает мой локоть; во время ее рассказа я слушаю урчанье автобуса.

Представляешь, он мне звонил поболтать о том о сем, и с чего бы ни начинался у нас разговор, заканчивался он всегда тобой. Слышу, как у моей сестры учащается дыхание. Он тебя любил, говорит она, и я тоже. Я всегда тебя любила.

На отражение больше не смотрю; вытаращился на свою сестру. В ее влажных глазах вижу какого-то старика, который точно так же вытаращился на меня, и поначалу, на протяжении нескольких секунд, а может, и минут я реально сомневаюсь, что же это за тип.

Обняв ее, как способен только брат, я тут же отворачиваюсь, расправляю плечи и смахиваю последнюю слезу. Когда я теперь смотрю на Фиби, это меня отрезвляет. Через мгновение я ощущаю, как нечто ползет у меня вдоль позвоночника, и понимаю, что через пару секунд оно доберется до головы.

Мне нужно ненадолго закрыть глаза – слышу я свой голос, и как только моя голова касается плеча Фиби, все погружается в темноту.

22

В Нью-Йорк приезжаем к ночи. Чернота здесь гораздо чернее, потому что кругом полно огней; вылезаем из автобуса и бредем сквозь неоновые озера в сторону Таймс-сквер. Я присматриваю место, где мы могли бы переночевать; направляемся прямиком в «Марриотт» – первый попавшийся отель.

Швейцар кого-то мне отдаленно напоминает, но припомнить не могу. Фиби, как сомнамбула, висит у меня на руке; веду ее к лифту; последнее, что я вижу сквозь задвигающиеся дверцы, – это смутно знакомая физиономия швейцара.