Опустив колун, тот, кого прежде уважительно и даже с некоторой завистью называли не иначе, как Олемром-охотником, медленно обернулся. Иной на его месте вздрогнул бы от неожиданности, но Олмер был спокоен, словно камень.
Слепо щуря глаза, старик увидел стоявшего в распахнутой калитке юношу, которого сперва не узнал. Тот был еще очень молод, но голову его словно осыпало инеем, и в седине вились лишь несколько темных прядей.
Гость стоял неподвижно, не проходя во двор, точно хотел, чтобы престарелый хозяин получше рассмотрел его. Но и сам он с удивлением взирал на старика, которого не признал в первый миг, с удивлением и страхом, ибо поистине жуткие вещи должны были произойти, чтобы так сильно изменить человека.
- Ратхар, - неуверенно произнес Олмер, признавший соседского парня, прежде часто хаживавшего к его дочке. - Ратхар, ты ли это? А мы уже и не чаяли, что ты вернешься.
- Мои товарищи погибли, все до единого, - бесстрастно ответил юноша. - Я один выжил по прихоти богов. Но скажи, можно ли мне увидеть Хельму?
- Хельму? - переспросил старик, словно впервые услышал сейчас это имя. - Ах, да, ты ведь и не знаешь ничего, парень, - понимающе кивнул он затем. - Нет больше моей Хельмы, мальчик.
Старик судорожно вздохнул, точно пытаясь подавить всхлип. А сердце в груди юноши тревожно дернулось.
- Что ты говоришь, - Ратхар непонимающе взглянул на охотника. - Неужто замуж выдал?
- Убили ее, - спокойно, точно говорил о сущем пустяке, молвил в ответ Олмер. - Седмица уже минула, как убили.
Ратхар не проронил ни звука, глядя в пустые, точно у мертвеца, глаза еще недавно лучшего охотника во всей округе и чувствуя, как беспокойно трепещущее сердце превращается в камень.
- Идем в дом, парень, - предложил Олмер, видимо, что-то разглядев в глазах юноши или заметив, как изменилось выражение его лица. - Поговорим, если хочешь.
И, отложив колун, старик первым, волоча ноги по земле, словно сил не было, чтобы поднять их, делая шаг, направился в избу. Ратхар, ощутив, что земля уходит из-под ног, сделал шаг, покорно двинувшись за хозяином. Его возвращении оказалось вовсе не таким, о котором мечтал молодой воин по дороге домой.
Говорят, время меняет, и сейчас юноша по имени Ратхар и старик, при рождении нареченный Олмером, глядя друг на друга, в полной мере поняли смысл этих слов. Они знали друг друга давно, и охотник видел, как рос явившийся ныне, точно с того света, ребенок, став сперва мальчиком, выросшим в юношу, а ныне, исчезнув и вновь вернувшись вопреки ожиданиям многих, ставший мужчиной.
- Ну, помянем мою кровиночку, - по-стариковски вздохнул прежде признаваемый самым ловким и удачливым охотником на десятки миль окрест хозяина дома, поднимая кружку, наполненную крепкой брагой.
- Да улыбнется ей Эльна, - глядя куда-то себе под ноги, согласно произнес и Ратхар, одним глотком выпив хмельной напиток. По глотке словно прокатился клуб огня, и юноша поспешно схватил со стола краюху черствого хлеба, вдохнув затхловатый ее запах.
Они сидели за столом в скованном тишиной доме, разделенные столом, на который хозяин избы выставил нашедшийся для такого случая самогон и нехитрую закуску, хлеб, пресный сыр и лук. Оба старательно отводили взгляды, но все равно украдкой рассматривали друг друга, поражаясь переменам, случившимся с каждым из них.
Между ними, старым и молодым, в эти мгновения нашлось немало общего. Оба они были седы, но этим сходство меж двумя охваченными общим горем, для одного уже забывшимся за суетой серых будней, а для другого новым, и оттого невыносимо тяжким, не ограничивалось. Их глазами на мир взирали боль и ужас, у одного оттого, что он в один миг узрел множество смертей, лишившись к вечеру всех, кого мог бы назвать своими товарищами или даже друзьями, тех, кто еще был жив и полон сил утром того же дня. Второй увидел лишь одну смерть, но это была смерть единственного по-настоящему дорогого человека, и теперь, когда Хельма покинула этот мир, дальнейшая жизнь для старого Олмера потеряла всякий смысл.
Между ними было много общего, между юношей, которого следовало бы называть мужчиной, и тем, кто выглядел, точно древний старик, поскольку оба они в эти мгновения, нарушаемые лишь негромкими, скупыми фразами Олмера, словно выдавливаемыми им через силу, вспоминали одного и того же человека, пусть для каждого из двух он значил нечто свое.