Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

Сколько ни хитри, все равно попадешься. Не знаю как, вдруг неслышным котом - чтоб у него из бороды волосы повылезли! - подкрался Джаббар, снял тихонько с моей головы мой парик хитрости и сказал: "Чего тебе здесь надо? Это тебя доктор подослал? Выбирай: рубленая лапша или суп с клецками?" Затряслись у меня ноги. И словами поэта Хафиза я воскликнул: "Я жив, но жизни нет во мне!" У басмачей лапша - это когда человека рубят саблей на куски, а суп с клецками - когда в котле с семью ушками человека заживо варят. Зуфар тогда попросил за меня: "Он не вредный, отпустите его!" Джаббар согласился, и жизнь моя для моего семейства сохранилась.

Зуфар мне шепнул на ухо: "Я хочу вас предупредить. Шейх Музаффар совсем не шейх и совсем не Музаффар. Он инглиз Лоуренс. Всем известный и страшный дракон шпионства и скорпион козней. Он инглиз, зубастый и кровавый злодей. Остерегайся его". Я удивился и спросил: "Откуда тебе известно?" Зуфар ответил: "Мне сказал отец мой Джаббар ибн-Салман, араб, а вы расскажите об этом доктору, ибо печально, что такой хороший человек попал в пучину заблуждения".

Мало ли что может наговорить поврежденный в разуме. Но потом, вернувшись после многих горьких испытаний в лагерь луров и представ перед дьявольским шейхом Музаффаром, я поверил. Негодяй этот Музаффар! Увы мне!.. Потрудившийся на солнце разве не имеет права поспать в тени? Вырвавшийся из зубов тигра, разве не может ждать сочувствия? А шейх накинулся на меня и поносил всячески. От бранчливых слов и неподобающей ругани этого лжешейха я так рассвирепел, что перестал трястись от страха. Оседлай даже золотым седлом осла - благородным конем он не станет. Наверни на башку инглиза хоть сто аршин индийской кисеи - шейх из него не получится.

Но вернемся несколько вспять. Да, я испытал горе опасности. Посудите сами. Едва Зуфар сказал: "Отпустите его!" - и меня отпустили, как вдруг один хузистанский араб, пошептавшись с Джаббаром, приблизился ко мне и говорит: "Повремени садиться на коня. У меня к тебе дело крови". Открыл я рот от изумления, ибо не знал за собой никакого дела крови... А вид тот хузистанец имел, как однажды говорил мой друг поэт Завки: "Тебя увидев, дьявол сам сбежал бы с криком "Бог мой!".

Хузистанец кровожадно воскликнул: "Клянусь, ты убил моего брата Гариба и его кровь на твоей голове!" Испугался я. Хузистанские арабы известны неутомимостью мести. "Клянусь, господин хузистанец, - сказал я, не знаю твоего брата Гариба, я не видел твоего брата Гариба, я не встречал твоего брата Гариба. Как мог я убить его? Зачем мне было убивать его?" Хузистанец заорал: "Врешь! Ты предательски убил брата Гариба, и он умер, моля о мести!"

Хузистанец вынул из ножен кинжал, которым не только человека, но и слона можно зарезать, и повертел им перед моими глазами.

Джаббар, усмехнувшись дьявольской улыбкой, сказал: "Если араб требует крови, лишь аллах может рассудить, кто прав. Поступим по обычаю". И тогда посадили джаббаровские арабы Алаярбека Даниарбека на коня, дали ему многозарядное английское ружье и сказали: "Поезжай! Вверяем твою судьбу всемилостивому. Когда ты скроешься с глаз, брат Гариба и его друзья поедут за тобой, и тогда берегись! Хочешь - сражайся, хочешь - вверь жизнь коню, дело твое".

СТИХ:

Лекарства нет, чтоб облегчить мои страдания,

Где врач такой, чтоб жизнь мне спас?

Так мудро говорил поэт Мир Амман.