Вечное пламя

Странно, почему комендант сам едет сюда, а не его, пленного, конвоируют в Гродно? Почему так?

Иван постарался вспомнить слова старика-краеведа.

Что-то он там говорил про гарнизон?.. Городок охраняется малыми силами? Нет возможности отконвоировать пленного в город? Тогда почему бы не прислать за ним отряд? Много чести? Выходило странно: гонять коменданта можно, а переслать пленного – нет?

Иван почувствовал, что путается. В голове и без того гудело от побоев.

Он осторожно подобрался к бывшей дырке в стене. Через щели в новых досках виднелись завалившие проход чурбаки.

Лопухин прислонился к стенке, прислушался.

На улице было тихо. Только где-то далеко лаяла собака.

Иван прикрыл глаза и почувствовал, как проваливается куда-то. Далеко, глубоко в темное мягкое облако, полное дождя.

50

Его разбудил грохот запоров, скрип двери и чей-то возмущенный голос:

– У меня пропуск! Пропуск!

– Сиди, разберемся потом. – Жора втолкнул внутрь сарая человека в форме РККА без ремня и сапог.

– У меня пропуск! – Человек кинулся к закрывающейся двери, получил прикладом под дых, согнулся.

Грохнул засов. Весело засмеялись КАПО.

– Больно как… – Красноармеец, согнувшись пополам, пытался выровнять дыхание. – Суки, больно как…

– Вы откуда? – прохрипел Иван и замолчал. Говорить разбитыми губами было очень больно.

– Кто тут? – Боец вскинулся, осмотрелся.

Их взгляды встретились, и Иван узнал…

В памяти всплыло. Ночь. Костер. Мечущийся в бреду Колобков.

И красноармеец, подсевший к огоньку поговорить. «А еще я слышал, у них в тылу тушенку дают».

– А, политрук… – Красноармеец криво усмехнулся. – Вот ведь как. Свиделись.

– Как вас зовут, боец?

– Владимиром кличут. Резун моя фамилия. – Солдат подбоченился. – А что, политрук, в книжечку запишешь да генералу пойдешь жаловаться?

– Может, и пойду, – хмуро отозвался Лопухин.

– Не успеешь, – улыбнулся Резун. – Я слышал, с политработниками немцы цацкаться не любят. Шлепнут, да и пес с тобой. А у меня пропуск!

Он разжал ладонь, показывая скомканную бумажку. Иван узнал виденную уже листовку с девизом: «Штык в землю!».

– А за то, что я тебя, гниду, сдам, еще и поощрение получу. Довольно вам, сволочам, нам головы-то полоскать. Хватит! – Он подошел ближе. – Я на вас, болтунов, насмотрелся уже. Еще в гражданскую насмотрелся! Когда вы к нам в деревню с агитпоездом приезжали…

– Не был я ни в каких агитпоездах…

– А это не важно. – Резун вытаращил глаза. – Это значения не имеет. Потому что все вы одинаковые. Нет, ты не думай, я не из кулаков каких-нибудь! Я самая что ни на есть пролетарская косточка. Плоть от плоти народной, так-то…

– И что ж ты, гнида, против своего народа-то?

– А я и не против даже, очень даже за! Только вот вас, коммуняк, не люблю.

– За что же?

– А за то, что вы везде в каждой бочке затычка! За то, что жиды вы и дети жидовские. И вечно будете у нас, у народа, кровушку сосать. Да только с немцами не получится у вас! Не выйдет! Обломаете зубки-то! А нам, народу, лучше с победителями… чем с вами пропадать пропадом.

– Дурак ты, Вова… – прошептал Иван. – Дурак. И враг народа…

– А вот и посмотрим, кто из нас дурак, а кто нет, – Резун усмехнулся и отошел к противоположенной стене. Сел там, разгладил на колене «пропуск».

– Ты как оказался-то в этих краях? – громко спросил Лопухин.

– Как-как… Так! Взял да оказался.

– Поймали, что ль?

– Кто б меня поймал? Сам пришел. Сам захотел, сам и пришел. Добровольно.

– С чего бы вдруг?

– А ни с чего! – Красноармеец обозлился. – Генерала твоего дурного бросил да сюда и подался. Ну, поплутал маленько. Ты не переживай, я все расскажу. И про генерала твоего, и про тебя. Все припомню. Скрывать не буду. И где они стоят, и сколько у них солдатиков.

– А где они стоят?

Резун широко ухмыльнулся.

– За дурака меня держишь, политрук?

Иван закрыл глаза, чтобы не видеть этой усмешечки. И без того тошно.

Обед снова принесли с солдатского стола. КАПО снова вошли вдвоем, поставили миски. Василь принялся рассматривать Ивана.

– А что, братцы, как оно с немцами-то работается? – радостно скалясь, поинтересовался Резун.

– Не твое собачье дело, рванина краснопузая. – Дуло Жориной винтовки мигом уперлось красноармейцу в лоб.

Тот поднял руки.

– Ладно, ладно! Я ж свой, ребята.

– Тамбовский волк тебе… Жри давай и не вякай.

– Жру, – охотно согласился Резун. – Только я бы товарищу политруку такую пайку не давал. Пусть словами своими погаными кормится.

– Не твое собачье… – начал было Жора, но осекся. – Политруку?..

– А вы че, не знали? – Резун засмеялся.

КАПО молча разглядывали Лопухина. И тот почувствовал, как на шее затягивается петля.

«Ну и черт с вами… Собаки шелудивые. Все одно до прибытия коменданта не тронете, побоитесь», – подумал Иван.

Сжав зубы, чтобы ненароком не застонать, он встал. Подошел к миске с едой, поднял ее и ушел на свое место. КАПО постояли еще пару минут, забрали у Резуна опустевшую посуду и вышли. Грохнул засов.

Лопухин осторожно жевал, чувствуя, как лопается запекшаяся корка на разбитых губах.

Резун спал или просто делал вид, что спит. Ивану было наплевать, молчал, и ладно.