– Только ошибки в знаке! – вмешался Ромоло. Карла подняла руку, призывая его к тишине, а затем снова обернулась к Патриции. – У тебя было четыре или пять подвижных светородов, способных вызвать помутнение, если их суммарная энергия достигнет порогового значения, – сказала она. – Но если они собираются столкнуться с другим светородом, находящимся в потенциальной яме, то для его освобождения потребуется передача кинетической энергии, равной глубине ямы. При увеличении истинной энергии кинетическая энергия
Патриция обдумала эти слова.
– Общая закономерность в итоге получается правильной, – сказала она, – но цифры не сходятся, так ведь? Частоты, при которых четыре или пять светородов достигают порогового значения
– Это так, – согласилась Карла. – Разумеется, есть и другие проблемы, которые необходимо решить, чтобы твоя гипотеза сработала: нужно детально проанализировать соударения, чтобы выяснить точное количество кинетической энергии, передаваемой от подвижных светородов к связанным, а также полностью учесть сгенерированное излучение. Сложно сказать, как именно все эти эффекты совместными усилиями могут выдать простое соотношение четыре к пяти.
– Вы правы, это было глупо, – сказала Патриция. – Она направилась на свое место.
– Это вовсе не было глупо! – воскликнула ей вслед Карла. Хотя она и не видела способа отстоять эту хитроумную гипотезу целиком, в центре всех ее сложностей была заключена догадка столь же блестящая, как и любое из открытий, сделанных в золотой век вращательной физики.
– Ладно, – сказала она. – У нас до сих пор нет адекватной теории помутнения. Поэтому сейчас мы попытаемся придумать новый эксперимент – нечто, что могло бы помочь нам разобраться в предыдущем.
– Причина, которая заставляет светороды покидать их привычное местоположение в зеркалите – это одно, но… куда они после этого деваются? – спросил Ромоло.
– Скорее всего, они находят новую устойчивую конфигурацию, – ответила Карла. – Может оказаться, что именно она и является тем самым налетом на поверхности зеркала – светородами, которые после перегруппировки уже не образуют нормальную структуру, характерную для зеркалита.
– Но если это так, то почему мы не видим два разных вида помутнения? – возразил Ромоло. – Зеркалит, потерявший часть своих светородов и зеркалит, который, наоборот, приобрел светороды, потерянные в других местах?
– Налет вполне может оказаться неоднородным, – ответила Карла, – но лично я подозреваю, что масштаб этих неоднородностей слишком мал, чтобы его можно было увидеть – даже с помощью микроскопа.
В разговор неожиданно вмешалась Азелия, которая большую часть занятия безучастно смотрела в пустоту.
– А почему в вакууме это происходит быстрее? Как на этот процесс влияет воздух?
– Я думаю, что воздух, скорее всего, каким-то образом реагирует с отшлифованной поверхностью, защищая ее от помутнения. Раньше мы думали, что воздух
Азелию такой ответ не удовлетворил.
– Если из-за этого слоя зеркалит не теряет свойства зеркала, значит свет должен реагировать с материалом так же, как и раньше. Так почему же он точно так же не меняет структуру светородов?
Ответа у Карлы не было. По правде говоря, она была настолько очарована удивительной простотой резкого частотного перехода, что почти не задумывалась над запутанной мелкомасштабной структурой самого материала.
Она заметила восторженно выражение Ромоло еще до того, как он успел заговорить.
– Светороды улетают в вакуум! – объявил он. – Наверняка ведь дело в этом? Скорее всего, воздух меняет поверхность зеркалита таким образом, что светородам становится сложнее вырваться на свободу – но в отсутствие воздуха свет может отправить вырванные светороды прямиком в пустоту!