Вечное Пламя (ЛП)

Тамара сидела, прислонившись к двери и уставившись на светящийся мох; она пыталась решить, действительно ли Эрминио рискнет рассказать другим людям, что она уже родила. Из-за того, что все женщины голодали в разной степени, понятие нормальной массы новорожденного потеряло смысл, а к моменту, когда дети пойдут в школу, разница в несколько черед между реальным и заявленным возрастом уже не будет очевидна, исходя из особенностей развития, поэтому раскрытие обмана было не таким ж неизбежным. Но если ее друзья из обсерватории, вполне вероятно, и не рассчитывают увидеть детей до того, как те достаточно подрастут и их можно будет к ним принести, люди с соседних ферм должны были навестить их в течение нескольких дней после родов. Иначе говоря, баланс в данном случае был смещен: чтобы избежать излишнего риска, ее отцу следовало бы ничего им не говорить. Тамара часто встречала соседей, уходя с фермы и возвращаясь обратно, но если бы по воле случая они не виделись пару черед, никто не придал бы этому особого значения.

В таком случае самый большой риск, с которым мог столкнуться Эрминио, заключался в том, что о ее предполагаемой участи мог узнать кто-то помимо ее коллег и их ближайшего круга знакомых. Без ложной скромности она могла сказать, что отказ от престижной роли лидера экспедиции к Объекту вызвал бы широкий резонанс, и что вести о ее неожиданном решении – или занятном инциденте – будут распространяться быстрее и дальше, чем если бы она была фермером или подсобным рабочим.

Если бы ложь Эрминио столкнулась с его необъяснимым молчанием по отношению к соседям, люди бы стали задавать неудобные вопросы. Он, конечно, мог бы придумать оправдания, мог бы сослаться на неприкосновенность частной жизни своей семьи, но подобная тактика была не всесильной. Если бы ей удалось продержаться дольше, чем сопутствующая ему удача, и пережить его пустословие, то кто-нибудь, вполне вероятно, отправился бы на ее поиски.

В середине утра Тамаро пришел к ней по тропинке.

– Я по-прежнему здесь, – сказала она. – Всего одна.

– Я принес тебе караваи.

– Зачем? Думаешь, что сможешь одурманить меня червеклятником, а потом вытворять все, что тебе заблагорассудится?

Тамаро, казалось, был настолько оскорблен этим подозрением, как если бы оно не имело под собой совершенно никаких оснований – будто кто-то безо всяких причин оклеветал невиновного.

– Если бы я действительно был чудовищем, относящимся к тебе подобным образом, – сказал он, – то не кажется ли тебе, что это бы произошло давным-давно и безо всякого предупреждения?

– Скорее всего, ты просто беспокоился о том, что это может сказаться на детях, но теперь готов рискнуть.

Он остановился в нескольких поступях от Тамары и бросил караваи перед ней на землю.

– А то готова рискнуть тем, что дети могут остаться без отца?

– Мне от этого ни горячо ни холодно, – невозмутимо ответила Тамара. – Меня эта проблема уже не коснется. И даже если мои дети тебя возненавидят – почему меня это должно заботить? Вряд ли ты зайдешь настолько далеко, чтобы просто поубивать их от злости – тебе помешает страх перед Эрминио. Ты просто не станешь вмешиваться и позволишь ему заняться воспитание внуков.

– Послушала бы ты сама себя, – с грустью произнес Тамаро. Искренность, с которой он цеплялся за право выражать свое разочарование на ее счет, казалась просто абсурдной.

– Но ведь это был его план, не так ли? – съязвила Тамара. – Ты только захлебывался от беспомощного негодования, день за днем, но именно он подтолкнул тебя к героическому спасению семейного наследия.

– Ни я, ни отец не хотели этого делать, – сказал Тамаро. – Никто не виноват в том, что ты не захотела прислушиваться к голосу разума.

– Значит, в этом все дело? В голосе разума?

– Ты могла бы найти себе на замену пожилого мужчину, – не унимался Тамаро. – Разве это уменьшило бы ту пользу, которую нам может принести Москит?

– Кто эти загадочные «мы»? – изумилась Тамара. – Я постоянно слышу от тебя это слово, но что бы ни означали традиционные правила грамматики, я в эти самые «мы», по-видимому, не вхожу.

– Если и так, то только из-за то, что сама себя исключила из их числа.

– А, опять я виновата.

Тамаро наклонил голову в знак согласия – не упуская ее сарказм из вида, а скорее, оставаясь к нему равнодушным.

– Ты меня хоть за человека теперь считаешь? – спросила она.

– Я ни на мгновение не переставал тебя любить, – ответил он.

– Правда? Меня или детей?

Тамаро сердито посмотрел на нее.

– Ты хочешь, чтобы я сделал выбор?

– Нет. Я просто хочу, чтобы ты отделял одно от другого.

– Зачем?

– Потому что если ты на это не способен, – сказала она, – то с тем же успехом нас можно считать животными. Вязанками репродуктивных инстинктов, не более того.

Тамара задумался над ее словами.

– А если бы я был просто другом или соседом, что бы ты чувствовала по отношению ко мне? Заботило бы тебя, жив я или мертв, если бы мне не было предначертано воспитывать твоих детей?