Вечные

Она промолчала. «Пусть все думают так», — решила она.

— Если только ты дашь мне шанс, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе забыть о нем.

— Очень мило с твоей стороны, но я просто не знаю, долго ли пробуду в Нью-Йорке, — сказала Констанс.

Ее ответ ему не понравился.

— О? Ты собираешься куда-то съездить? Прогуляться?

— Не просто прогуляться.

Было бы жестоко тешить его надеждой.

— С ним?

«Молчание — знак согласия», — подумала Констанс.

— Не уезжай. — Его голос звучал так ласково, так соблазнительно. — Ты должна остаться здесь, со мной. Прошу тебя, Констанс. Я не могу вновь потерять тебя.

Она повернулась к нему лицом.

— Как ты можешь так говорить? Ты меня едва знаешь.

Но стоило этим словам слететь с ее губ, как она поняла: это не так. Черные глаза, темные волосы… Они вдруг показались ей знакомыми. Словно до сих пор она видела их расплывчато и только теперь увидела ясно и четко.

— Я любил тебя сотни лет. Я шел за тобой через материки и океаны. Только согласись стать моей — и ты получишь все, что только пожелаешь.

— Я не могу, Адам. Ты же знаешь: я люблю другого.

— Даже после всего, что он натворил?

— Да.

— Он не стоит тебя, Констанс. Он никогда не полюбит тебя так, как я.

Хейвен очнулась от видения с часто бьющимся сердцем. Она узнала того, с кем Констанс говорила на террасе. За девяносто лет Адам Розиер не состарился ни на день. Хейвен приподнялась и увидела, что лежит на диване в пустой комнате. Кто-то снял с нее туфли. Она поискала их глазами. Ни туфель, ни сумочки. Она встала и в испуге побежала к двери. Ручка не поворачивалась. Хейвен кинулась к окнам, раздвинула шторы. Окна были закрыты наглухо. Небо было темным, луны не было видно. Черные тучи неслись над городом и поливали его дождем. Хейвен узнала раскинувшийся внизу парк. Она находилась на самом верхнем этаже здания Исторического общества Грамерси-парка.

Нужно было позвать кого-то на помощь. Паника все сильнее охватывала Хейвен. Она схватила с письменного стола рамку с фотографией и изо всех сил запустила ею в окно, надеясь разбить стекло. Но рамка отскочила от ударопрочного стекла и упала на пол. На фотоснимке была запечатлена Констанс, сидящая на скамье в Грамерси-парке. Она невесело улыбалась. Черты лица мужчины, сидевшего рядом с ней, были нечеткими, размытыми.

Хейвен порывисто развернулась и стала искать глазами что-нибудь — хоть что-нибудь! — что помогло бы ей вырваться на волю. Но вдруг она замерла. То, что она увидела, ясно подсказало ей, что выхода нет и не будет. Две стены в комнате были украшены старинными фресками с изображением цветущих лугов. Вдоль третьей стены стояли три деревянных шкафа, в которых висели красивые платья. Некоторые из них были платьями Констанс — по всей видимости, теми самыми, которые были украдены у Френсис Уитмен. Другие принадлежали к иным эпохам. К своему ужасу, Хейвен поняла, что все эти платья ей знакомы. Она сшила их своими руками и носила их в жизнях, которые ей еще предстояло вспомнить. Она протянула руку и прикоснулась к рукаву синего бархатного платья, которому было не меньше пятисот лет, но ткань рассыпалась от ее прикосновения. На пол легла горстка пыли.

Подобная участь постигла многие экспонаты странного музея Адама Розиера. Куда бы ни глянула Хейвен — повсюду лежали маленькие кучки пыли. На полках большого шкафа, стоявшего у дальней стены, хранились полусгоревшие, обугленные вещицы из дома Констанс. Хранились как сокровища. Подойдя к шкафу, Хейвен обнаружила, что на полках лежат и предметы, не тронутые огнем. Многие из них прекрасно сохранились.