Вечный человек

Однажды — это было после первого же разговора с Йозефом — Назимов размечтался и в горячности сказал Задонову;

«Если бы у меня была хорошо вооруженная рота, я бы прорвал проволочные заграждения и освободил узников».

Теперь же, когда пришлось всесторонне обдумывать план освобождения, он понял, что охрану Бухенвальда не разгромить не только ротой, но и батальоном, и полком. Ведь лагерь охраняется дивизией отборных гитлеровских головорезов. А ему, Назимову, не заполучить даже и взвода настоящих бойцов. Десятки тысяч узников должны полагаться только на свои собственные силы. Но именно своей массовостью они могут подавить врага. Рассчитывать на оружие, особенно в первые часы, повстанцам не придется. Массовость — вот главное! Но массы надо организовать, сплотить. Чтобы восстание не было авантюрой, необходимо создавать какие-то соединения, например бригады, ибо мелкие подразделения, надо полагать, уже существуют в лагере. Возможно ли создать бригады в условиях Бухенвальда, где следят за каждым неосторожным шагом узников? Удастся ли разработать и применить соответствующие методы конспирации? И с чего начать сколачивание бригад? Как управлять ими и каковы должны быть средства связи? Где проводить обучение солдат и командиров?..

Возникали десятки сложнейших вопросов. И Назимов, прежде чем предложить своим товарищам какой-либо вариант плана, должен был найти более или менее ясные ответы на все эти вопросы. Без этого любое его предложение не стоит и ломаного гроша.

Пока Назимов раздумывал над всем этим, вернулся Отто. Заметив, что Баки не спит, смотрит в потолок, закинув руки за голову, Отто сказал тихо:

— Прошлое вспоминаешь? Дай руку. Поздравляю тебя с наступающим Новым годом!

— Спасибо! — тепло поблагодарил Назимов. — И я поздравляю тебя. Пусть наступающий год будет годом нашей победы.

— Пусть будет так. Вот, возьми… — Отто протянул Назимову кусочек сахара. — Праздничный подарок. Бери. У меня есть еще один.

Отто присел рядом на краешек нар.

— Вот судьба! — тихо говорил он. — Где-то сейчас звенят бокалы… Залиты светом праздничные комнаты… Танцы, музыка, радостный смех. А мы… на голых досках. Вдали от друзей, от семьи. У тебя есть дети, Борис?

— Было двое. Один умер во время эвакуации.

— У меня — трое. Трое парней. Старший уже в фашистской тюрьме. Что с остальными — не знаю.

— А жена? — спросил Назимов. — Письма пишет? Ведь немецким политзаключенным разрешено получать одно письмо в месяц.

— Нет, не пишет. Как только меня арестовали, она развелась со мной. Вернее, ее заставили развестись. Сама она ни за что бы… А теперь уже не знаю. А твоя жена, Борис?

— Моя — ждет! Она не перестанет ждать, пока не получит похоронную обо мне.

— А если получит?

— И тогда будет ждать! Отто долго молчал.

— Я тоже так думал вначале, — заговорил он горько. — Я тоже верил, как и ты. А обернулось по-другому. Ну что же! Ничего! — сквозь зубы прошептал он.

Первое совещание

Назимов встретился с Черкасовым вечером, возвращаясь из мастерской с работы. Справа от Черкасова молча шагал высокий, ладно скроенный мужчина в полосатом одеянии лагерника. Черкасов кивнул в его сторону:

— Саша Зубанов, с которым ты должен был увидеться…

Вдруг схватившись за сердце, Черкасов остановился, чтобы перевести дыхание. Умышленно он сделал это — или действительно страдал сердечными припадками — Баки некогда было размышлять.

Назимов кивком поздоровался с Зубановым. Новому знакомцу на вид не больше тридцати лет. Он производил впечатление твердого, волевого человека.

— Рад познакомиться, — сказал Назимов. Это была самая обычная и в то же время полная значимости фраза.

— Я тоже рад, — ответил Зубанов. — Как себя чувствует ваш товарищ?

— Он — в форме. Очень хочет поскорее встретиться с вами.

— Тогда давайте договоримся: завтра после ужина идите в лазарет. Я тоже пойду туда. Именно по дороге в лазарет мы и встретимся. Мы поведем разговор… ну, скажем, о наших женах: ждут они нас или нет?.. Можем даже поспорить слегка. Ясно?

— Вполне.

Разговор велся вполголоса. Собеседники шли плечом к плечу. Потом Зубанов, даже не попрощавшись, быстро свернул в сторону Малого лагеря — он жил в пятьдесят восьмом блоке.

Дорогу в лазарет узники в шутку называли Бродвеем. Она никогда не пустовала. Здесь можно повидаться с приятелем, земляком. Если повстречается эсэсовец, надо смело доложить: «Гефлинг такой-то направляется в лазарет». И все обходится благополучно.

В назначенный час Назимов встретил на Бродвее двух лагерников. Один из них сильно хромал, другой поддерживал его. В хромавшем Баки узнал Зубанова.

Втроем они медленно шли к лазарету.

— Борис Королев, — шепотом назвал Зубанов своего товарища.

Присмотревшись в сумерках, Назимов убедился, что Королев выглядит моложе Зубанова. Смуглолицый, черноглазый, с тонкими темными бровями, выдающимся подбородком, он производил впечатление энергичного, волевого человека. Для начала Баки спросил, откуда родом Королев. Оказалось, из-под Рязани.

— Надеюсь, вы уже знаете, что нас связывает? — обратился Назимов к обоим.

— Да, — ответили они в один голос.

— Готовы действовать?