Вечный огонь Ленинграда. Записки журналиста

В самом Ленинграде о прорыве блокады стало известно вечером того дня, как соединились войска двух фронтов. Первым сообщило об этом радио. Но многие и так догадывались, что происходит нечто значительное. В последние дни чаще, чем обычно, стреляли корабельные орудия. Снаряды, шелестя, проносились над нашими головами.

Начало наступательных действий держалось, разумеется, в строжайшей тайне. И тем не менее я узнал, вернее, догадался о том, что они вот-вот начнутся. В первых числах января мне предстояло по путевке горкома партии выступить с докладом о текущем моменте в одной из частей гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-майор А. А. Краснов (наш автор стал уже генералом). Оказалось, что такую же путевку получил В. Н. Иванов. Решили ехать вместе. В последний момент к нам присоединился секретарь Красногвардейского РК ВКП(б) И. М. Турко, у которого на руках тоже была путевка. * Минут через сорок мы были на месте, среди заснеженных полей, недалеко от невского побережья. Здесь расположился командный пункт командира дивизии. Но ни его самого, ни руководителей штаба и политотдела на месте не оказалось — все были в частях. Нам не сказали прямо, в чем дело, смущенно извинились, но мы поняли, что сейчас не до нас, что положение изменилось — получен боевой приказ и войска уже пришли в движение. Мы знали, — это не было секретом, — что дивизия А. А. Краснова несколько месяцев находится в резерве, готовится к штурмовым действиям, тренируется, осваивая тактику наступательных боев. Сомнения быть не могло — настало время перейти от подготовки к боевым действиям. Так мы и уехали, не сделав своих докладов, но право же не были в претензии за такую «неувязку», А через несколько дней убедились в правильности своей догадки.

Когда по радио объявили о прорыве блокады, я направлялся из горкома в редакцию, шел по Невскому проспекту. У громкоговорителя, близ Садовой, моментально образовалась большая толпа. Диктор прочел официальное сообщение, и тут же раздался взволнованный голос Ольги Берггольц. Ее не надо было представлять, — все успели привыкнуть к ее частым выступлениям у микрофона. Она горячо поздравила защитников и жителей Ленинграда с победой. «Мы давно ждали этого дня, — говорила она. — Мы всегда верили, что он будет!» И я вспомнил ее «Февральский дневник», который писался ровно год тому назад, в самые суровые дни:

Уже страданьям нашим не найтини меры, ни названья, ни сравненья.

Но мы в конце тернистого путии знаем — близок день освобожденья.Наверно, будет грозный этот деньдавно забытой радостью отмечен:наверное, огонь дадут везде,

во все дома дадут, на целый вечер.Двойною жизнью мы сейчас живем:в кольце, во мраке, в голоде, в печалимы дышим завтрашним,                               свободным, щедрым днем,—

мы этот день уже завоевали.

И вот пришел, наступил этот светлый и в то же время грозный день, который завоеван героической стойкостью и мужеством ленинградцев.

Вспомнились и другие строки, сочиненные неутомимой журналисткой и поэтессой, нашим задушевным другом — искренние, исполненные большой внутренней силы.

Я никогда героем не была,не жаждала ни славы, ни награды.

Дыша одним дыханьем с Ленинградом,я не геройствовала, а жила.

В устах любого другого человека эти слова могли показаться рисовкой, кокетливой фразой. Любого, но не Ольги Федоровны! Для нас, творческих работников Ленинграда, эта русская женщина, на вид такая хрупкая и прозрачная, служила образцом несгибаемой веры в победу, патриотического горения, презрения к трудностям. И величайшей скромности.

Слушая ее взволнованный голос, страстные стихи, только что написанные, люди, стоя у репродуктора на Невском, не скрывали счастливых слез.

Радостная весть о полном освобождении Ленинграда от фашистской блокады застала меня уже в Москве, в редакции «Комсомольской правды».