– Чего ж меня-то не просили? – Подскочил я на стуле. – Я бы сказал: хватить капать туда из пипеток гормонами, просто положите универсальные клетки на ту культуру, которую хотите из них получить, и они сами догадаются, во что им превращаться!
– Пробовали и так, как вы предлагаете. Но получался всегда очень малый процент – 0,6 % клеток дифференцировалось верно. Мне же удалось добиться стопроцентной дифференцировки.
– Значит, чего-то они неправильно делали. А вы – правильно. Вывод: вы – гений, а они – уроды.
– Спорить не буду. Догадка действительно была гениальная. Просто положить стволовую клетку на нужную культуру недостаточно. Нужно еще заставить ее делиться. Вот если она пройдет несколько циклов деления в окружении дифференцированной ткани, тогда все получится. Видимо, дифференцировочный импульс запускается только в какой-то стадии деления.
– Ну, ладно, бог с ними с клетками. Как закончился ваш эксперимент с мышами?
– Успешно. Хотя было довольно много чисто технических трудностей. Я подключила два института к этой работе – Институт трансплантологии имени Гамалея и Институт биоорганической химии. Самочек я отдала во второй институт, а самцов – Гамалею. Самочкам вкалывали стволовые клетки мужские, а самцам женские, чтобы потом их можно было по игрек-хромососе сортировать. Все самцы до одного погибли на третий день после трансплантации. Диагноз – эмболия, закупорка кровеносных сосудов агрегатами стволовых клеток. А самочки выжили. То есть из 30 мышей осталось только 15 самочек, из которых две самочки погибло прямо на кончике иглы во время трансплантации стволовых клеток. Возможно, от стресса. Но в любом случае это является препятствием для публикации: на такой низкой статистике публикации не принимаются. А на большее я не наскребла, поскольку спонсора не нашлось, и я делала эксперимент на свои деньги.
– Да не томите вы меня! Результат-то каков?
– На 15 % увеличилась продолжительность жизни по сравнению с контрольной группой. Результат неплохой, если учитывать, что мышки были очень старыми – клетки им трансплантировали на 22-м месяце жизни, а живут мышки 25 месяцев, редко, кто дотягивает до 30. К тому же надо учитывать, что обычное голодание продлевает жизнь на 15–50 %, а в контрольной группе мышки у нас голодали.
– То есть совокупный прирост жизни, учитывая и голодание, и введение стволовых клеток, оказался довольно высоким? Минимум в полтора раза. Почему никто не кинулся проверять ваш эксперимент? Ах, да! Он же не опубликован…
– Не только поэтому. Большинству ученых эта идея – совмещение голодания со стволовыми клетками кажется совершенно фантастической. Дело в том, что люди науки работают над строго фокусированными объектами и становятся такими узкими специалистами, что распыляться на столь широкие эксперименты им кажется невозможным. Пройдитесь по лабораториям, спросите, кто чем занимается. Вам один скажет: я занимаюсь транскеталазой. Второй: а я дегидрогеназой. Третий: а я светящимися белками. Все! И кроме светящихся белков его ничего в этой жизни не интересует. Когда один биохимик начинает разговаривать с другим, они запросто могут не понять друг друга, потому что занимаются разными объектами и говорят на разных языках – как физик с литератором. Это сейчас огромная проблема в науке. Огромная! Знание рассыпается. И собрать его некому. Поэтому я и пыталась в своем проекте объединить разных ученых – привлечь молекулярщиков, биохимиков, цитологов, трансплантологов. Или вы думаете, клеточный биолог умеет уколы мышкам делать? Это все – узкие специализации. Нужно создавать группы ученых разных специализаций. Сейчас это кажется утопией. Никто не хочет такой винегрет финансировать.
– А вот Дерипаска же Скулачева финансирует!
– Ой!.. Я сама когда-то работала под Скулачевым. Скулачев занимается вот чем. – Ковина схватила ручку и быстро нарисовала мне на обрывке бумажки здоровенную торпедообразную молекулу, как обычно их рисуют в органической химии. – Вот и все. Он занимается только этой молекулой. Пришивает к ней разные объекты, которые увеличат ее сродство к митохондриальной мембране. Шаг влево, шаг вправо – расстрел.
…Молекула, нарисованная Ковиной, чем-то напоминала осу. И вот к жопке этой осы, возле которой крутилась шариковая ручка Ковиной, Скулачев пытался привесить разные химические элементы. «Муде к бороде», – неожиданно вспомнил я слова физика Чибрикина из книги «Кризисы в истории цивилизации».