Вечный слушатель

Высокие больничные палаты.

Лерено мудрый, я прошу о том,

Чтоб ты послушал здравого совета:

Сбери своих соратников, гуртом,

И увези от обольщений света

Туда, где их спасут - битье кнутом,

Солома и голодная диета.

АНТОНИО ЖОЗЕ ДЕ ПАУЛА,

КОМИЧЕСКОМУ АКТГРУ И ДИРЕКТОРУ ТЕАТРА

Метис курчавый, бодрый петушок,

Как прусский Фридрих, гордость излучая,

Кривляется, души в себе не чая,

Ее - на грош, зато силен душок.

Фиглярских трюков у него мешок;

Ослиной мордой залу докучая,

Чернил на сцене просит, кофе, чая

Однажды спросит и ночной горшок!

В восторге сброд от низменных материй,

Не зря же комик дикарю сродни,

Да и лишен к тому же суеверий!

Пусть вкуса нет - однако же взгляни:

Он изобрел новейший магистерий,

Он извлекает злато из брехни!

НЕКОЕМУ СУБЪЕКТУ,

НЕ УМЕВШЕМУ НАПИСАТЬ СВОГ ИМЯ,

НО ПОПРЕКАВШЕМУ АВТОРА

СТИХОСЛАГАТЕЛЬНЫМИ ОШИБКАМИ

Ну и судья! Скорей контрабандист.

Не то прохвост, не то обычный хлюст,

Но уж башкой-то несомненно пуст,

Бубнит: Бокаж, - неважный сонетист.

Зоильский путь, учти, весьма тернист,

Ужо схлопочешь и в скулу, и в бюст,

Ужо тебе устрою зубохруст,

Не полагай, что рожей будешь чист.

Ты хуже вора, да не так уж прост;

И как, болван, тебе не надоест

Являть свою же глупость в полный рост?

Зубря заклятья грамоты замест,

Ты, Сатана, умеешь прятать хвост,

Но вместо подписи - рисуешь крест!

НАПИСАНО АВТОРОМ ЕГО ДРУГУ

ПАДРЕ ЖОАНУ ДЕ ПОУЗАФОЛЕСУ,

ВО ВРЕМЯ ПОСЕЩЕНИЯ КЕЛЬИ ОНОГО,

КОГДА У АВТОРА ПОГАСЛА СИГАРА,

ОДНАКО ЖЕ ДРУГ НЕ ДАЛ ЕМУ ОГНЯ ПРИКУРИТЬ

К чему, Жоан, бранишься неуклюже?

Сигарный дым - ужель чернее сажи?

Без курева - подохнуть мне, и даже

Шакалом стать, а то и кем похуже!

Скорее жить готов я в грязной луже,

Быть обвиненным в самой гнусной краже!

Ведь если, скажем, нет сигар в продаже,

То впору сдохнуть от тоски, от стужи!

Я табакеркой редко ноздри нежу,

В своей-то я горелую рогожу

Ношу да угощу порой невежу.

Нет, я хвалы одной сигаре множу!

Хвали и ты, а то возьму да врежу!

И дай огня, а то получишь в рожу!

ДОКТОРУ МАНУЭЛУ БЕРНАРДО ДЕ СОУЗА-И-МЕЛО,

КОГДА ПРОШЕЛ СЛУХ,

ЧТО БЛЮСТИТЕЛЬ КЛАДБИЩА ЭСПЕРАНСА

ПОСТАВЛЯЛ КУСКИ МЕРТВЕЧИНЫ

ТАМОШНЕМУ ЖЕ КОЛБАСНИКУ

О, это ложь и мерзостные басни!

Да снимется поклеп с гробовщика!

Тухлятина и так наверняка

С большим избытком в тамошней колбасне!

Нет, было дело в сотню раз ужасней!

Бернардо-Замогильника рука

Таскала с кладбища окорока!

Виденье жуткое, скорей погасни!

Но есть приметы неких больших бед:

Остатки Франсы ищет трупоед,

Ему в прокорм любой сгодится Ирод.

О Мелизен, страшись его когтей!

Он жрет сонеты, оды и детей!

О, да не будешь ты столь гнусно вырыт!

ПОРТРЕТ НАЧАЛЬНИКА ТАБАЧНОЙ ТАМОЖНИ,

ЖОАНА ДА КРУЗ САНШЕСА ВАРОНА

Таможенник - по плоти и по духу,

Мерзей любого грязного монаха,

Безмозглей молодого вертопраха,

Притом похож на дряхлую старуху.

Он плоский весь, - спина присохла к брюху,

Как на скелет, напялена рубаха;

Такого встретишь, так помрешь со страха

И побоишься вмазать оплеуху.

Он рожей - мученик, хоть и пройдоха;

Он источает яд без передыха,

Воняет, как навозная лепеха.

Чем грубо грабить - он ворует тихо;

Что ценят все - ему не стоит чоха...

И это - человек? Ну, право, лихо!

***

Напялив плащ и ношеную робу,

Варона, плут последнего пошиба,

Кому плевать, что есть щипцы и дыба,

Решил заняться грабежом, на пробу,

Взыскуя обновленья гардеробу,

Торговца-простачка он выбрал, ибо

Святое дело: взять, ни за спасибо,

Да и обчистить данную особу.

Заходит в лавку он походкой краба,

Там семь локтей сукна хватает грубо

Меж тем хозяин онемел, как баба.

Ворюге наживать легко и любо:

О, в нем талант немалого масштаба!

За то, видать, и держат душегуба.

***

Монашище, портрет кабаньей туши,

Ноздрищу пропитавший табаком,

Всю жизнь ума не видевший ни в ком,

При бороде, но с плешью на макуше,

Он проповедью залезает в души,

По кафедре грохочет кулаком,

Он грех клеймит, он близко с ним знаком,

Он изрыгает океаны чуши.

Четыре шлюхи сознают вину:

Они-то в курсе дела, им понятно,

Отколе блуд столь мерзок болтуну.

Одна бормочет: "Я и впрямь развратна!

Мой грех велик! Ты, падре, в ночь одну

Меня в него склонил девятикратно!"

***

Века, что не знавали кровной мести!

Был человеку лог любой - как дом;

Красотка, расставаясь со стыдом,

Не мнила, что ее лишают чести.

Теперь - не то: запреты на инцесте,

Все прокляты, чья родина - Содом,

А кто алчбою гнусною ведом

О бегстве мыслить должен, об аресте.

Насколько же счастливей кобели!

Учует пес во храме божьем суку

И в тот же миг дела на лад пошли,

Тогда как дева, взявшись за науку,

Глядит в алтарь, - при этом ей вдали

Рисует мысль совсем иную штуку.

***

Владеть гаремом - вот удел благой:

Во Фракии родиться бы вельможей,

Чтоб тысячу Венер на общем ложе

Увидеть; кстати, каждую - нагой.

Ко мне соперник пусть бы ни ногой!

Уж я набрал бы стражи чернокожей,

Свой дом заставил бы стеречь построже!

Ах, не алкал бы я судьбы другой...

Тебе, Природа, не избыть огреха!

Я - сын страны, где все попрал разврат

И где ничто для блуда не помеха.

Любовь, ты жизнь преображаешь в ад!

В Европе ревность - горькая утеха,

Здесь есть закон: кто любит, тот рогат.

***

Дорожкою, протоптанною смлада,

В приют нескромности взбираюсь я,

И вот - топчусь меж потного тряпья,

Висящего где надо, где не надо.